Г-жа де Сталь иначе как олицетворением макиавеллизма и воплощением злого духа Бонапарта не называла[20]. Она сосредоточилась на той мысли, что для управления своей немаленькой армией, а затем государством-империей он создает пять полиций, следивших одна за другой. Его министр Фуше даже имел своих доносчиц среди жен маршалов. Сама г-жа де Сталь, которой удавались не столько романы, сколько философские эссе, преследовалась как «сочинительница пасквилей». Обошлись с ней (она это признает) довольно мягко: в эпоху заговоров, когда возможны были тайные убийства и смерти от несчастного случая, ее не посадили в Бастилию, не гильотинировали – это осталось в прошлом, – а лишь выслали из страны. Общеизвестно, что наполеоновская полиция пролила очень мало крови, особенно по сравнению с якобинцами, но ей удалось раскрыть множество заговоров и выпадов против императора.

Публикуя в 1815 году свою книгу «О Германии», де Сталь привела в предисловии письмо, посланное ей от имени кабинета министров и генеральной полиции (3 октября 1810 года) и подписанное герцогом де Ровиго (впоследствии жившим в России дипломатом). Это письмо содержит упреки в том, что во всех своих публикациях писательница не находит достойного места для положительной оценки деятельности императора и без уважения относится к созданной им империи. Де Сталь предпочитает совсем другие исторические фигуры, восхищается другими народами, поэтому ей указывают пути, по которым она может выехать из Франции, и просят уведомить о том, который из них она выбрала. «Нечего сказать, – запишет она в своих заметках, – как изящно меня, мать троих детей, дочь отца, служившего Франции верой и правдой, выгоняют, и не находится ни единого человека, чтобы меня защитить»[21].

Весной 1802 года Наполеон запретил салон г-жи де Сталь. Ее разговоры, ее увлекательное устное творчество, ее талант, ее «гений мыслительного почина» привлекали строителя нового государства. Он слушал и читал все созданное писательницей, всегда находя у нее «беспорядок в мыслях и воображении», «безнравственность» и «безбожие». Ей буквально было предписано выехать из Парижа и не подъезжать к нему ближе чем на 100 лье. Лишиться Парижа значило лишиться аудитории, где каждое ее слово ловили на лету.

Написав в изгнании книгу «О Германии», мадам де Сталь не предполагала, что навлечет на себя кроме гнева Наполеона еще и неудовольствие всех профранцузски настроенных европейцев, поскольку ей удалось доказать, что произведения Шиллера и Гёте не менее значительны для мировой культуры, чем произведения Расина и Вольтера. Книга де Сталь, как бы идя навстречу давним исканиям Н. М. Карамзина, «молодого тургеневского кружка» и Жуковского, переводила также и взор русских с Вольтера на Гёте. Ее в России не просто читали, но изучали, особенно в тех общественных кругах, из которых впоследствии вышли декабристы. Наполеону же книга «О Германии» показалась настолько ужасной, слишком «протестной», просто «революционной», что была им запрещена и сожжена (!) по его приказу.

Когда семнадцатилетний сын Жермены де Сталь Огюст в 1807 году проник к императору, чтобы ходатайствовать о разрешении для своей матери вернуться в Париж, тот сказал ему примерно следующее: «Она умна, очень умна, может быть, даже слишком умна, но ум ее не знает ни обузданности, ни повиновения. Она воспитана в хаосе революции и государства разрушающегося. Она составила себе из этого какую-то смесь. Все это может сделаться опасным: пламенная голова ее может породить последователей. Она меня не любит. Я не должен ей позволить возвращаться в Париж…» Так же иронично, как сыну Огюсту, он отвечает и ратующим за нее министрам Талейрану и Меттерниху: «Не желаю, – говорит он, – чтобы де Сталь была в Париже. Будь де Сталь роялистка или республиканка, я бы ничего не имел против. Но это двигательная машина, которая пускает в ход салоны. Такая женщина опасна именно во Франции, и я не хочу, чтобы она была здесь»