– Ну да. Кругом царила тишь-гладь, да божья благодать, – хмыкнул волхв. – Всё-всё, продолжай, – миролюбиво потряс перед грудью ладонями, выставив их в сторону Тихона.

– Там встречался с императором Людовиком Немецким, королём франков Карлом Лысым…

– Как сотник Велерад…

– То не я, то Владимир сказал, – на всякий случай отмёл подозрения монаха в попустительстве наукам. Богомил, с трудом сдержав так и рвущийся наружу смех: «Не следовало вчера брагу жбанами пить, а то весёлый с утра, будто скоморох».

–… И ещё встретился с королём Лотарингии Карлом Смелым. Людовик Немецкий враждовал с ромейской империей…

– То есть жили как кошка с собакой, – позавидовав Владимиру, вставил своё слово в речь наставника и захихикал княжич Олег, но тут же замолчал, с трепетом подумав, как бы похмельный ведун для развлечения и снятия головной боли, не превратил его в какую-нибудь хвостатую живность.

Но волхв благосклонно взирал на княжича, чем успокоил его детскую душу.

Вздохнув, Тихомир продолжил:

– Князь Рюрик, будучи умным, целеустремлённым и дальновидным политиком, исподволь готовился к борьбе за Куявию, которую вдруг стали поддерживать ромеи и Хазария.

– Купили Аскольда за злато. Видно, точно окрестили Скалу, и стала она холмиком, – поднялся с лавки Богомил. – И вскоре этот холмик стал могильным. На обратном пути Рюрик посетил единственный город свеев Бирке, где проживала большая община славян, создавших семьи с местными жителями и правившие ими. Так уж повелось в те времена, простой варяг вагр или ободрит, взяв на меч фьорд, а в жёны дочь ярла, сам становился ярлом. Рюрик полюбил и взял в жёны дочь ярла-вагра по имени Ефанда, подружившись с её братом Олегом. В восемьсот семьдесят четвёртом году у Рюрика родился сын Игорь, а в восемьсот семьдесят девятом году, простудившись в походе, Рюрик умирает, передав власть пятилетнему сыну и определив к нему наставником и опекуном его дядьку – ярла Олега. В восемьсот восемьдесят втором году тот взял под свою руку главный город кривичей Смоленск, и следом, с варягами, словенами, кривичами, далее по Днепру, спустился к Киеву. Применив свойственную не варягам, а ромеям хитрость и спрятав в лодьях гридей, направил к Аскольду доверенного переговорщика со словами, что плывущий в Царьград купец-варяг имеет тайное послание от Олега и княжича Игоря, и просит переговорить с глазу на глаз в лодье, не желая, чтоб его видели любопытные киевляне, среди коих могут быть хазарские соглядатаи.

Когда в сопровождении только юного своего наперсника Ольма тот взошёл на лодью, Олег, со словами: «Ты не князь, а вот он – князь, – указал на Игоря, – и посмел воевать с Рюриком, – приказал дружинникам убить Аскольда, Ольма же велел оставить в живых.

Друг и сподвижник киевского правителя, по христианскому обычаю, предал земле тело своего покровителя на горе, возле Киева, поставив со временем на могиле церковь святого Николы.

Олег, совершив династический переворот, в чём опять взял пример с ромеев, стал княжить в Киеве, объединив Северную и Южную Русь в одно княжество-государство: «Над Ильмень-озером небо всегда хмурое, а здесь, в Киеве, солнечное и ясное. Новгород на окраине княжества стоит, а Киев – в центре. Тут и быть стольному граду земли русской», – решил Олег. Следом подчинил племена древлян, северян и радимичей. В девятьсот седьмом году Олег выступил в поход на Царьград, что стало традицией, и, обладая нечеловеческой хитростью, подойдя по морю к городу, велел дружинникам приделать к лодьям колёса и при попутном ветре с поднятыми парусами корабли посуху подошли к городу. Поражённый столь изощрённым коварством, которое даже им, ромеям, не снилось, император предложил архонту ругов мир, и заключил договор, согласно которому выплатит дань на русские города, и по двенадцать гривен за каждую уключину.