– Есть! Вот только из лап медицины кого-то забрать…
– Заберешь, начмеду должны были из Ленинграда распоряжение передать. Все, кап-три, выполняйте.
– Есть!
Развернулся, вышел. Похоже, будет большой сабантуй, скорее всего – с награждением. Понятно, не за ордена воюем, но и они тоже душу греют. Героя, похоже, не дадут – эту награду в Кремле вручают, но «Звездочка» или «Знамя» тоже неплохо. Так, сейчас в часть, озадачить зама сбором бойцов, самому – к эскулапам.
Акулич И. Ф., Выборг, гарнизонный госпиталь
«Добра, што не сiльна зачапiла, – мяккiя тканi. Каб надкосцiцу не ўшыбла, ужо б выпiсаўся. Ой, курыць хачу, ажно вушы пухнуць!» – Осип Акулич, сержант морской пехоты, направился к курилке в расчете на то, чтобы встретить знакомого если не «стрельнуть» табачку на папироску, то хоть «добить бычка».
В курилке, помимо раненых бойцов, обнаружился младший сержант из хозслужбы – «старый хитрый хохол», по определению раненых, себе на уме дядька лет пятидесяти. Он с видимым наслаждением курил папиросу из добытой где-то пачки «Казбека». При этом все намеки и подначки «бестабачных» бойцов (а таковых в курилке было как бы не больше, чем курящих) игнорировались им с невозмутимостью сфинкса – если можно представить себе вислоусого сфинкса в потертом ватнике.
Осип быстро оценил шансы разжиться табачком как близкие к нулевым и, решив получить хоть какое-то удовольствие, бросил в пространство:
– Дзеда парень не плохей. Толькi сцыцца i глухей…
Это стало последней каплей в чаше терпения «деда»:
– Ах ты, блоха земноводная! Жаба ты чернопузая! – Бойцы с хохотом вывалились в коридор, спасаясь от ухватившегося за снегоуборочную лопату хозяйственника. И чуть не затоптали подходившего к курилке офицера морской пехоты.
– Сержант Акулич! – окликнул Казарский (это был он), – через 10 минут – с вещами у кабинета главврача.
– Есть!..
Саня
Строй бригады стоит на набережной в Ленинграде, рядом с причалившим «Вейнемяйненом». Подходит небольшая группа морпехов и поднимается на борт корабля. За ними еще группа в сухопутной форме. В обеих вижу лица участников абордажа. Перед строем бригады появляется человек в адмиральской форме и начинает зачитывать список. Из строя вызывают участников захвата броненосца. Адмирал приглашает подняться на палубу. Уже на корабле собираемся в единый строй с морпехами и осназовцами. Старшим становится Казарский.
На палубе множество корреспондентов. Щелкают фотоаппараты. Жужжит кинокамера. Политработник из штаба флота произносит небольшую вступительную речь. За ним уже более обстоятельно высказывается Трибуц. Мне, стоящему вдали от журналистов, трудно разобрать, что именно они говорят, но общий смысл ясен: типа, мы – герои, каких мало. Начинает играть оркестр. Казарский выходит из строя, держа в руках рынду. Жмет руку новому капитану корабля, передает колокол. Каперанг вешает его на место и бьет первые склянки. Трибуц говорит, что это первые склянки на броненосце «Фрунзе». Далее шквал фотовспышек и криков «ура». Минут через пять мы покидаем палубу нового русского корабля и занимаем места в строю бригады. Зрителей собралось очень много. На суше состоялся новый митинг.
Ну и любят же здесь языками чесать! По поводу и без… Хорошо, погода не жаркая – стоим уже два часа, а разные представители, секретари и делегаты никак не могут успокоиться, и главное, хоть бы кто что нового сказал – нет же, пересказывают предыдущих своими словами. Замечаю, что некоторые иностранные журналисты переговариваются между собой, парочка даже откровенно зевает. У меня уже затекают ноги, а каково сейчас некоторым вернувшимся из госпиталя – вообще трудно представить.