Некоторое время никто ниоткуда не падал. Я начал было успокаиваться, когда до меня дошло: сходни, тем более пристань – это уже не наша территория. Враг нападает извне, на стоянках, когда я вынужден ослаблять защиту, чтобы на борт могли подняться грузчики, почтальон, служащий таможни, да мало ли кто ещё! Я нервничал, дёргался, подозревал каждого, кто намеревался посетить «Комарик», запретил вести торговлю на палубе, и в то же время понимал, что ничто не удержит членов экспедиции от исследования населённых пунктов и пустынных берегов. И как быть? Я боялся уже не только за Петрика, а просто за всех и за каждого. Дело осложнялось тем, что я понятия не имел, как выглядит мой противник. К тому же меня стало огорчать, что я не знаю, как его зовут. Когда очень сильно ругаешь кого-то по имени, получаешь большее удовольствие. Прозвище – это совсем не то.

Мы никуда не отпускали Петрика одного. Но чем дальше, тем больше я переживал. Я помнил, что во время пиратского набега на наши дома, дом Лёки Мале пытались поджечь тоже. А ну как и Лёка подвергается опасности? Он искал со мною амулет города Сароссе. Со мной и Рики – вы представьте только, что я чувствовал, думая, что Чёрный Мститель на берегу может причинить вред моему сокровищу. Размышляя таким образом, я пришёл к мысли, что мстить по-чёрному этот маг может кому угодно. Молодым Коркам, всем троим – за измену клану. Даже Мадинке – за то, что полюбила не того, кого надо, за то, что поддерживает братьев. Терезке, женщине из анчу, чей ребёнок просто не должен родиться и позорить примесью «нечистой» крови славный род бунтовщиков и заговорщиков. Даже Нате – вот ужас-то! Даже Нате!

И, понимая всё это, мы, молодые и отчаянные, не поворачивали домой, в Някку, а строили планы поимки злоумышленника. Мы вели странный образ жизни в начале нашего путешествия. С одной стороны, угроза пиратской мести вынуждала нас быть осторожными, с другой – мы никак не могли обуздать наши темпераменты и любознательность и пренебречь интересами экспедиции. Лишь только «Комарик» замирал у пристани, мы бросались на берег кто с чем. Кто-то закупал необходимое, кто-то выяснял наличие исторических ценностей в этих краях у местных жителей. Наши дни были полны смехом и шутками. Мы подкалывали друг друга, мы были полны дружелюбия друг к другу, мы всё делали сообща, а ссорились крайне редко. Мне кажется, я тогда всё время улыбался, не смотря ни на что, ни на какие потрясения. И каждое утро начиналось с возгласа Петрика, выскочившего на влажную от росы палубу, в холодноватую послерассветную солнечную синеву:

– Светлая Эя, как хорошо, как красиво!

– Ты, – сказал ему Кохи, – когда родился, не плакал, наверное, а вот это самое говорил.

– Ну да, только никто не понял, что это он так верещит, – крикнул от мольберта Малёк. Он выводил красками ветки на фоне солнца, и были похожи они на замысловато изогнутые дороги, по которым странствует свет, по которым скользит с тонкого, переливчатого, словно хрустального неба, в траву, в широкую реку, в наши ладони.

– Они смеялись, когда родились, – сообщил во всеуслышание Рики очень личную вещь. – Мне мама сказала. Один и второй, Миче и Петрик – не плакали, а смеялись. Очень редкое явление, но бывает.

– И до сих пор никак не успокоятся, – махнув на нас с Петриком кисточкой, кивнул Лёка Мале.

Ну, вообще-то, наверное, так. Кстати, это редкое явление ровно ничего не значит, как доказали современные учёные. Однако, Чудилке хочется думать, что это неспроста – Радо и Эя любят смех и весёлых людей.

У этой самой Лесты Терезке жутко захотелось шоколадного мороженого. Как известно, беременным надо потакать, вот мы и поторопились пристать пораньше к берегу – всё равно приходилось останавливаться на ночь. Петрик с Кохи и Хротом отправились в посёлок за лакомством и на поиски бабульки, по слухам, умеющей как никто петь о приключениях Тлака из Арры и хранящей в сундуках национальные костюмы прошлого века. А мы все просто так бродили по окрестностям у маленькой пристани.