Сергей Вершинин ждал Машу. Ему редко удавалось бывать в ее обществе – служба не оставляла ему свободного времени, так что сегодняшняя вечеринка обещала доставить незабываемые впечатления. Встретив Марию Симанскую, Сергей ощутил лихорадочное волнение, которое всколыхнуло его всего, до самых недоступных сердечных глубин, отозвавшихся на появление этой женщины. Он и не подозревал в себе такой страстной силы, такого жгучего желания. Вершинин сделал то, чего никогда раньше не делал, – написал ей письмо с признанием в любви, вечной и единственной, в духе средневековой рыцарской лирики. Сгорая от стыда за свою сентиментальность, рьяным противником которой он был до сей поры, Вершинин через сестру передал Маше письмо. Она приняла признание, не высмеяла его, не отвергла. В ее глазах, когда она смотрела на Сергея, появились проблески интереса. Эта ничтожная толика ее внимания вознесла молодого офицера на небеса, привела его в восторженно-трепетноое состояние, к готовности на безрассудства, на подвиги и жертвы, которых никто от него не требовал. К сожалению.

Ольга с ужасом наблюдала за этим его рывком в неведомое, молчала. У нее просто язык не поворачивался сказать Сергею, что он далеко не одинок в своих стремлениях и что Маша, кажется, почти сделала свой выбор в пользу Руслана Талеева. Светски любезный, с манерами, отполированными петербургским обществом, интеллектуал, ученый, зрелый мужчина, который знает, чего хочет, Талеев по всем статьям выигрывал у Вершинина. Даже по возрасту. Сергей мог превзойти его только в одном – в чистоте и накале молодых, нерастраченных, не тронутых никакими корыстными или житейскими расчетами чувств.

Зорина между тем накрыла на стол, поставила самовар и теперь прислушивалась, не стучат ли в дверь. Вьюга свирепствовала нешуточная, мороз крепчал. Слышно было, как стонет, сгибаясь, старый тополь у крыльца. Как ни была насторожена Тамара Ивановна, приход запоздавших гостей застал ее врасплох. Обмирая от тревожного, болезненного любопытства, она впустила в дом долгожданную троицу – Чернышева, Талеева и Марию Варламовну. Сразу стало шумно, тесно от суеты, разговоров, смеха и приветствий. Мужчины наперебой кинулись снимать с Машеньки отяжелевшую от снега шубку, меховые сапожки, состязаясь в галантной предупредительности. Зорину передернуло, но она нацепила на лицо маску радушной хозяйки, рассыпалась в шутках и комплиментах.

Заскучавшие было Герц и Вершинин оживились, когда румяная от ледяного ветра, сдержанно улыбаясь, в светлую, жарко натопленную гостиную вошла Мария Варламовна. Мужчины невольно привстали; Морозов и Ольга о чем-то шептались в углу у печки, но как по команде подняли головы.

– Явление Христа народу! – ядовито прошипела сквозь зубы Тамара Ивановна, благо, на нее никто не смотрел.

Вслед за Симанской и хозяйкой вошли Андрей Чернышев в летной форме и Руслан Талеев в безукоризненно сидящем на его крепкой фигуре элегантном костюме.

Ольга украдкой бросила встревоженный взгляд на Сергея и по его мгновенной бледности, по сжатым губам поняла, что он безошибочно угадал в Чернышеве и Талееве соперников.

– Что-то будет? – прошептала она.

Начали шумно, весело усаживаться за стол. Господин Герц напрочь забыл о домашнем ужине, о своей Софе и пухленьких малютках-дочках, пожирая глазами бывшую одноклассницу Машу, которая расцвела и еще похорошела, хотя казалось, что подобное просто невозможно. «И ведь она даже не красива в общепринятом смысле этого слова! – в смятении подумал Борис Миронович, ощущая себя прежним робким, стеснительным мальчиком на школьном вечере, где блистает его