– Прости. Так уж получилось.

– А с моим самоубийством что? Там получается, капитан самоубийством кончил! Подлый какой-то намек, что я на такую глупость способен. И еще я из мелкокалиберки застрелился! Тебе, как прошлому вояке, вовсе непростительно: мелкие вши бывают, а винтовки малокалиберные. Думаешь, приятно читать про себя такую чушь?

– Ерунда все это, Юра, – сказал я без большой уверенности. – Во-первых, никто тебя в Ямкине пока не узнал. Никто мне об этом не говорил, потому что я от тебя взял самые малюсенькие шматки. В литературе иначе не бывает. А тебе просто не повезло, что старый приятель – сочинитель. Во-вторых, за мелкий калибр я уже двадцать писем от читателей получил и стыдом умылся, хотя тут другой дядя виноват. И, в-третьих, если бы ты знал, чего мне стоило удержаться и не написать про твои приключения в Канаде, то…

– Никто меня не узнает? А Галина что? Рыжая? Она-то узнала сразу!

– С ней я сам поговорю и все объясню.

– Сможешь сделать это сегодня вечером. Теперь о делах. Тыкать меня на мостике, уверен, и сам не станешь. Надеюсь, по имени тоже звать не будешь: не мальчишки.

– Прости. Очень уж я не умею осознавать возраст, и свой, и одногодков. Это типично для нашего поколения…

– Да, ты писал об этом. Теперь. Старпом молод, толков, энергичен, давно на пассажире, судовые дела знает и ведет без натуги. Тебе вмешиваться не надо. Подстрахуешь на мостике, когда сам найдешь нужным: я знаю – чистым бездельником плавать с ума сойдешь. Ходовая рубка тесновата. Да еще наставника мне посадили. Знаком с Диомидовым?

– Лично нет. Знаю, что он долго работал на берегу в Гонконге, а идет в Антарктиду, вероятно, для того, чтобы мозги проветрить, подработать.

– Я тоже хотел бы поработать за границей. И я был капитаном-наставником и ходил в рейсы, чтобы мозги проветрить, как ты, так сказять, выражаешься.

– Насколько я знаю, ты ходил на заработки не наставником, а подменял обыкновенных капитанов.

– Ты против наставников?

– Только дурак может быть против старого, опытного, мудрого, доброго наставника. Вероятно, из-за того, что я никогда даже не видел ни одного своего дедушки, я мечтаю о таком наставнике всю жизнь. Вы поделите время на мостике?

– Он будет стоять со вторым. Старпом стоит сам. Это я про лед. Да. О месте в кают-компании. Свободных за столом старшего комсостава нет. Придется тебе изучать директора ресторана, пожарного помощника и третьего штурмана. Поближе, так сказять, к жизни. Не возражаешь?

– Но проблем. После обеда на берег можно?

– Бога ради!

В этом "бога ради", пожалуй, было уж слишком от "убирался бы ты отсюда вообще к чертям собачьим!". И я бы убрался, кабы это было возможно. В конце концов я знаю Юрия Ивановича Ямкина шапочно, хотя мы и знакомы четверть века и хотя нас связывали особые узы. От него можно ждать любой неожиданности. Ведь и на "Фоминске" мы с ним месяцами не пили вместе чай – не чаевничали по вечерам в каюте, а это много значит.

– Говори честно. В "мелкокалиберке" ты сам виноват или другой дядя?

Вот черт! Какая проницательность вырабатывается в человеке, если познакомились в черной полынье Карского моря, когда суда сошлись борт к борту на четверть часика… Четверть века назад. Или мы на офицерских сборах познакомились?

– Ну, виноват! Виноват! У каждого заскоки. Вечно путаю "мелко" с "мало". И это не только пушек касается, но и масштабов карт. Доволен?

– Вот так и пиши, стало быть, – назидательно заметил мой капитан.

К счастью, тут явились хроникеры-газетчики. Им хотелось распотрошить и сфотографировать капитана судна, уплывающего к пингвинам. Ни интервью, ни фото у ребят не вышло. Даже не знаю, почему это Юра так серьезно, глубинно окрысился на представителей центральной прессы. Он, конечно, прикрыл раздражение шуточкой, но я-то его шуточки знаю.