До самого переезда в городскую квартиру я была уверена, что абсолютно в каждой семье есть автомобиль «Волга» с водителем, пианино в гостиной и библиотека-кабинет: во всех дачных коттеджах именно так называлась комната в мансарде с книжными стеллажами вдоль одной из стен и обязательным камином…

С каждым годом все больше домов в отпускной сезон оставались закрытыми – лишенный комфорта отдых радовал лишь непритязательных любителей тишины и уединения. Этим же летом на дачах постоянно пребывал только один человек, и жил он в моем доме. Теперь я размышляла, могу ли подселить к нему соседа.

«Да пусть едет, в конце концов. Уживутся как-нибудь с дедом», – решилась я, стараясь не вникать, возможно ли это вообще.

– Дача жива. Но… там условия не очень.

– Фигня вопрос!

– Ты будешь не один. В доме живет дед – Егор Романович. Он никуда не выезжает, я продукты привожу, иногда остаюсь на несколько дней. Ему семьдесят пять, он здоров и бодр. Но характер не из легких, – предупредила я и на миг задумалась: я совсем не знала нынешнего Захара, но тот, шестнадцатилетний, которого помнила, был стопроцентным эгоистом. И ловким манипулятором.

– Твой дед? Не обижу! Я на неделю, не больше. Спасибо, Лянка, друг!

«Ну, не друг я тебе, Тальников! Ни разу не друг! Но не выгонять же тебя… в лапы некоего Фандо!» – подумала я, выходя из комнаты.

– Есть хочешь? – обернулась в дверях и застыла: Захар беззвучно плакал…

Нет, мужские слезы для меня не признак слабости, скорее наоборот. В этой комнате я видела всякое… Но в кресле ссутулился в безнадежной усталости некогда безответно любимый мною человек. Любимый безумно и слепо первой и, похоже, единственной любовью. Предавший вмиг, но так и не ставший чужим. Прощенный, но так и не осознавший свою вину. Он не считал себя виновным, списывая свое предательство на обстоятельства. Так сложилось… Я, оправдывая его, повторяла за ним: «Да, так сложилось…» – забывая мучительно долго, бередя рану при каждом взгляде на школьную фотографию…

Вернувшись в комнату, я осторожно присела на подлокотник кресла, обняла Захара за плечи, устроив свою голову на его макушке. От волос пахло табаком и мужским шампунем.

Я понимала, «снять» с него информацию будет несложно: я все еще остро чувствую ментальную связь с ним. Я закрыла глаза…

…Я «смотрю» сверху, с высоты потолка огромного холла стилизованного под старину особняка. Внизу Захар, только что вошедший с застекленной веранды в дом, громко зовет Жанну. Вот он ставит на пол сумку с ноутбуком, прислонив ее к гнутой позолоченной ножке банкетки. На атласную обивку кидает папку, промахивается, та, краем задев угол сиденья, соскальзывает вниз. Он оборачивается на звук, но тут же задирает голову – на верхней ступеньке полукружья широкой лестницы стоит Жанна. Она крепко вцепилась в перила, но все равно пошатывается. Красота ее слегка поблекла за те годы, что мы не виделись, но фигура ошеломляет своей точеной стройностью. «Опять?! Я же просил сегодня не пить, Жанна!» – с досадой кричит ей Захар и идет к лестнице. Громкий с надрывом хохот Жанны, неловкий поворот, рука отрывается от перил… Захар в два прыжка преодолевает оставшееся до нее расстояние и успевает удержать от падения…

– Жанна давно пьет, Захар? – «возвращаюсь» я в себя.

– Как выгнали из балета. Нет, вру. Ее выгнали за пьянки. Четыре года назад, когда умер отец, а Гела стала с Фандо мутить, Жанка с катушек слетела. А откуда ты знаешь? Про Жанку? Следила за нашей жизнью, да? Ну, понятно… А я вот забыл о тебе, – без тени сожаления говорит он.

У меня на миг перехватило дыхание…