Я почувствовала холодок вдоль позвоночника – верный признак правильности моих предположений.

Высадив Захара у околицы Пенкино, я отъехала по трассе от этого места еще метров двести и только тогда набрала номер полиции. Ждать пришлось недолго, темная «десятка» припарковалась за моей машиной, и… я услышала знакомый голос – майор Сотник, циничный и наглый тип, записавший моего отца в самоубийцы! Я до сих пор помнила свою бессильную ярость, когда тот, насмешливо глядя мне в глаза, совсем по-детски покрутил пальцем у виска, обозвав шарлатанкой. А я пыталась описать ему то, что мысленно увидела: из окна отца выбросил мужчина, который был на голову его выше. И я была уверена, что к окну его тот притащил уже мертвого.

– Почему-то, когда мне дежурный передал сообщение о преступлении на дачах у Агатового озера, сразу вспомнил вас, Ляна Шандоровна. – Сотник на этот раз был серьезен, в голосе даже слышалось сожаление. – Здравствуйте.

Проигнорировав протянутую им руку, я открыла дверцу своей «Ауди».

– Дорогу показать или впереди поедете? – вместо ответного приветствия произнесла я, усаживаясь за руль.

– За вами, – бросил он уже через плечо, повернувшись спиной.

Вот и ладно. В этот раз даже не буду пытаться помочь. Никаких видений и предположений. Впрочем, их и нет. Еще меньше часа назад, глядя на тело деда, я вновь пыталась «считать» информацию, я даже рискнула взять его за похолодевшую руку. Но ничего не получилось. Даже мертвый, тот был закрыт плотной защитой, выставленной, в чем я была уверена, им самим. «Кто же ты такой, Егор Романович? От кого бежал? И почему на наши дачи? Откуда ты вообще знаешь об этом поселке?» – уже в который раз задавалась этими вопросами, но ответов как не было, так и нет. Практически сразу мысли переключились на отца. Меня не покидала уверенность, что была какая-то связь между этими преступлениями. Но какая именно – я не знала. Возможно, эти двое – мой отец и Егор Романович – быть знакомы? Несмотря на разницу в возрасте. Все-таки папа несколько лет жил здесь один. Дед же, что очевидно, бывал в поселке не раз. Почему бы им и не встретиться однажды?

Тогда, в лесу, найденный без сознания старик вдруг показался мне знакомым – то ли из прошлых жизней, то ли из глубокого моего детства. Нужно признать, именно это и толкнуло меня на безрассудный с точки зрения обывателя шаг – пустить чужого, не сказавшего о себе ни слова и не имеющего документов человека в свой дом. Прав Тальников, риск, конечно, был. Но раздумывать было некогда: решив, что расспрошу старика потом, я отвезла его в поселок. От больницы он сразу, как очнулся, отказался наотрез – позже я поняла, почему. Он был голоден, обессилен, но удивительно здоров для своих семидесяти пяти лет.

Я еще раз прокрутила в голове тот короткий диалог с Егором Романовичем, начавшийся с его брошенной с грустью фразы: «Все изменилось…» Имел ли он в виду конкретно это место или же сожалел о прошлой жизни вообще, я тогда так и не поняла. Поэтому, решив уточнить, тут же поинтересовалась, бывал ли он на дачах раньше. Ответа не последовало, дед лишь неопределенно пожал плечами. Тогда я подумала, что нужно дать ему время, и он расскажет о себе сам. Но откровенности с его стороны так и не дождалась. «А теперь он мертв, а я должна буду Сотнику доказывать, что я в своем уме. Пригрела бомжа… Опять покрутит пальцем у виска, факт!» – с досадой подумала я, бросив взгляд в зеркало заднего вида. Сотник, оторвав руку от руля и высунув ее в окно, помахал мне раскрытой ладонью.

Подъехав к дому, я поставила машину точно на то место, где и час назад. Сотник припарковал «десятку» ближе к дому, рядом с ним встал микроавтобус. Вежливо и холодно попросив меня подняться на крыльцо и ждать его там, он подошел к телу Егора Романовича, около которого уже находился эксперт.