– Ты все сам сказал, глупенький, – мягко улыбнулась демоница, внимательно глядя в глаза Адаму, – если бы не любила – разве привела бы тебя сюда из твоего сновидения? Иногда мне кажется, что я напрасно сбежала тогда из Эдема, я ведь ни на минуту не забывала о тебе, милый!

– А тот, другой, имени которого ты не называешь, который научил тебя всему тому, чего я не знаю и не умею – разве ты не его любишь?

– Глупенький! Как можно любить исполина?! Перед ним можно склоняться, можно (если он того захочет) быть игрушкой в его руках! Но любить его… он ведь сам никого не способен любить, это – слишком мелко для него! – (Мерцающая чувствовала, что в словах Лилит не только ложь, но что правда причудливо с ней переплетается, и в ее интерпретации они словно бы и не противоречили друг другу, а вместе – служили главной цели, которую Лилит тщательно скрывала в своем сердце) – его цели грандиозны, он подчинил им все свои чувства! Я для него – так, соратница, слабая подруга по борьбе с нашим общим врагом, но любить его – все равно, что любить гигантский памятник! Нет, любить можно равного, любовь – это маленькое, домашнее, только твое и ничье больше, как родившийся младенец, который никому, кроме тебя не нужен, и погибнет без твоей ежеминутной опеки. О Адам, ты такой трогательный, такой внимательный, я так хотела бы иметь от тебя детей, но увы, это невозможно, у меня ведь нет того, что есть у тебя – плотного тела. Да и страсть в астрале… увы, все это не настоящее, имитация, в этой страсти невозможно зачать ребенка! Что толку в этой роскоши, в этих альковах – махни рукой, и все тут же исчезнет!

Лилит сделала ленивый жест, и чудесный восточный зал плотской любви исчез в одно мгновение. Они очутились посреди каменной пустыни под черным, как уголь, небом с холодными немерцающими звездами. Лилит не обманывала, они действительно находились на луне, а вернее – в ближайшей сакуалле к лунному Энрофу.

– Вот, погляди, – указала она в сторону огромного голубого шара, висящего низко над горизонтом, – твоя земля, где ты так одинок и несчастен. Твое тело сейчас находится вон там, – она указала на маленький язычок, встроенный между двумя гигантскими материками, Африкой и Азией, – а рядом с твоим спящим телом лежит та, другая, которая может, но не хочет того, чего так хочу, но не могу я – иметь от тебя ребенка. О Люцифер, как это несправедливо! Впрочем, – добавила она, взмахнув рукой, после чего вновь возник зал с гигантским альковом, – уютней все же в этой ментальной имитации будущего восточного гарема, который когда-нибудь возникнет на земле, что, как ни странно, почти целиком и полностью зависит от тебя, мой друг.

Лилит с показной горечью замолчала и отвернулась от Адама, словно чего-то ожидая.

– И ничего нельзя сделать? – почти в отчаянии спросил Адам, глядя влюбленными глазами на роковую женщину, – может я упрошу Создателя сделать тебе плотное тело, как он, по его рассказам, сделал его нам с Евой. Я объясню ему, что мы с Евой все равно не любим друг друга и не сможем иметь детей, а с тобой… с тобой… если он, конечно, свою аппаратуру не уничтожил, он как-то говорил, что создает алхимические тела один раз, а в дальнейшем – что животные, что люди – сами должны плодиться и размножаться. Говорил, что повторный акт творения не предусмотрен… правда почему, я не понял.

– Вряд ли он тебя послушает, – грустно сказала Лилит, – но попробуй, может он поймет, что иначе его планы по возникновению человечества никогда не осуществятся. Правда даже в самом удачном случае, любимый, тебе придется как минимум 15—16 лет, чтобы я родилась на земле и стала взрослой девушкой, способной полюбить тебя уже в плотном теле и родить тебе ребенка… детей… много детей!