Не самого низкого достатка и понаехавшие из столиц геологи могли себе позволить папиросы и… насмешки над стариком. Но, как это водится, приходило время, и всё привычное кончалось, кончались и папиросы. Кончались, конечно, не вовремя, когда до приезда следующей подводы ещё ждать и ждать. Сжав зубы, сначала делали круги, места себе не находя, вокруг ухмылявшегося Палыча. Тот молчал, мол, сами всё поймут. И спустя короткое время, кто-то помоложе не выдерживал: «Ну ладно, старик, чего есть, от щедрот твоих отдели, а? Отсыпь табачку на закруточку…»

Палыч медлил, тянул время, посмеивался в бороду, а в конце концов не отказывал. И вот первый из страдальцев, наконец, сделав затяжку, растягивал рот в блаженной улыбке. «Ну что? – подливал масла в огонь Палыч. – Полегчало? То-то, брат, знай наших, свой-то, он завсегда в кармане, а фабричного надолго не припасёшь!»

Потупив взор, следом за первым потянулись другие. «Э-эх, Палыч, твоя взяла, не дай помереть, курить страсть как хочется!» Тот с расстановкой, не спеша, набивал каждому его закрутку и наставлял: «Зна-а-вай, брат, наших, говаривал ещё дед мой, царство ему небесное, «первые будут последними», вот так вот…»

Геологи, смущаясь и ворча, тянулись к старику, но больше над ним не смеялись, а если кто из молодых начинал язвить по поводу его «козьей ножки», одним красноречивым взглядом затыкали тому рот. Зелен, мол, ещё рассуждать, потерпи с наше – когда курево кончится, тогда поймёшь, что такое самокрутка…

Вот и теперь, когда подводы не было много дней, Палычевы самокрутки о-ох как пригодились, спасибо старику за мудрость и терпение. Что ж, на ошибках учатся, если, конечно, вновь «не ставить ногу на те же грабли». Ну а с Палычевым «занзибером» соединилась отдельная история. Впрочем, «как две капли воды» похожая на историю с самокруткой.

Где он держал свой «занзибер» и чем разводил, одному ему было ведомо. А теперь, вокруг костра, просто так не высидишь – тянет хоть немного пригубить живительного напитка, чтобы разговор поддержать. Не тут-то было, все запасы давно уничтожены, а подводы – нет как нет. Анекдоты все сказаны-пересказаны, бывалые истории по третьему кругу набили уже оскомину. Ребята сначала загрустили, а потом, не замечая, начали поддевать друг друга.

Вроде мирно и без затей, а вдруг, нет-нет и проскочит у одного что-то недоброе, другой ответит, третий попытается разнять и сам получит как следует. «Пока ещё на словах, – заметил тогда про себя Николай, – но до рукоприкладства может дойти довольно скоро. Надо бы к Палычу подкатить – где он «занзибер» свой прячет, пусть разведёт для ребят хоть по чарке, а то ведь передерутся по трезвянке. Или чего хуже учинят…»

– Палыч, – тихо позвал Николай, отодвинувшись от костра, – Палыч…

– Чего, – встрепенулся тот, словно застигнутый врасплох, – я чего? Ребята разгорячились, хоть бы кто поумней был – дури-то у каждого!

– Я не о том, – сбивчиво шептал Николай, – выручай Палыч… тут до беды… пока нет подводы… подерутся, хм… а то и порешат друг друга сгоряча.

– Э-э-х, правда, начальник, не унять будет.

До того незадолго и вправду началось. Один из рабочих, что был повыше и посильней других, сидел молча, пока остальные перекидывались между собой словами, похохатывая и огрызаясь на колючие шутки. На него поглядывали с некоторой опаской и не трогали своими замечаниями. Одно за другим – им уже наскучило между собой и как-то невзначай всё же прорвалось, как это бывает, противное зловредное словечко.

– Твоя краля-то небось ждёт не дождётся, а тебя всё нет и нет, – обращаясь к нему, выстрелил вдруг самый шустрый на язык.