– Это ваше право. Но вы теряете дорогое для вас время, которое могли бы использовать для того, чтобы рассказать нам всю правду, дать нам возможность сделать благоприятные для вас выводы. Ведете себя конфронтационно, не хотите с нами сотрудничать, угрожаете жалобами... Мы это тоже фиксируем. Вот, например, скажите нам, знаком ли вам человек по имени Артем Шестопалов?

– Конечно, это мой бывший сосед в Москве, а теперь он часто приезжает в Лондон.

– Как бы вы охарактеризовали свою связь с этим человеком?

– Послушайте, я возражаю против слова «связь». Это мой приятель, я вам уже это объяснила. Я считаю неправомерным обсуждать моих приятелей, соседей, друзей и так далее. Вы что, расследуете мои отношения с Артемом? Нет? Тогда почему вы о них спрашиваете?

– Значит, вы отказываетесь отвечать на вопрос о том, что вас связывает с Артемом Шестопаловым? Вы платили ему деньги?

– Нет.

– А вот у нас есть сведения, что вскоре после переезда в Лондон вы выписали ему чек на тысячу фунтов.

– Это было связано с тем, что по приезде в Лондон я жила больше месяца в его квартире, пока искала постоянное жилье.

– Значит, вы опять сказали неправду и опять взяли тут же свои слова назад под давлением неоспоримых фактов.

– Тысяча фунтов, которые я перевела Артему, лишь подтверждает, что мы приятели. Он сделал мне любезность, предложив пожить в его квартире, которой в тот период сам не пользовался. Он отказывался за это брать деньги, но мне казалось неприличным пользоваться квартирой задаром. Поэтому тысяча фунтов за полтора месяца – это просто жест признательности. Это не коммерческие отношения.

– Он не хотел с вас брать деньги. Что же он хотел получить взамен оказанной услуги? Вы обещали ему лоббировать его проекты в банке? Он поэтому сдал вам квартиру почти бесплатно?

– Ричард, я не хочу больше вести разговор в таком духе. Можете считать, что я устала или что хотите. Сформулируйте мне, какие у вас еще есть ко мне вопросы, я их запишу, обдумаю вечером и отвечу на них завтра.

Они еще препирались где-то около получаса. Шуберт и его коллега то начинали диктовать ей список вопросов, то прерывались и просили прокомментировать какие-то ее черновые записи. Предъявляли ей для объяснения какие-то древние счета за ремонт ее квартиры в Лондоне, требовали объяснить, почему она оплачивала ремонт в квартире со счета своей компании – если это, конечно, был действительно ремонт. Варя продолжала настаивать на том, что разговор надо упорядочить, но разговор не упорядочивался, а только разрастался как дымное облако ее неосязаемой вины. Он был как вязкая тина, в которой невозможно найти точку опоры, поставить ногу и двигаться дальше.

В шесть она наконец развязалась с шубертовской компанией и, заскочив на секунду в офис для ободрения личного состава, вылетела из банка пулей, как и накануне, с протянутой навстречу кэбам рукой.

Здание, в котором работал ее новый юрист, было не в пример скромнее дворца Мартина. Ее проводили на четвертый этаж, усадили в переговорную. Через пару минут вошел высокий темноволосый, сероглазый, с тонкими чертами лица и располагающей улыбкой мужчина, показавшийся Варе очень молодым, моложе сорока.

Еще не было восьми, когда Мэтью вышел из подъезда дома Грейс. Ясное сентябрьское утро, над Лондоном прозрачные облака, которые в буквальном смысле слова парили в бледно-голубом небе. Он свернул за угол, подождал с минуту, пока не показался кэб, махнул рукой. Сев, стал просматривать почту, скопившуюся за ночь. На экране телефона высветился звонок:

– Мэтт, это Джереми. How are you doing, guy?