– Как бог свят! Уверен! Не извольте усомниться, Андрей Иванович! Как можно перепутать. Я ведь только вчера с ней общался, ну, как вот теперь с вами, как бы я попутал, если бы.

– Типун тебе на язык! Холера! Вишь ты чего удумал, меня опознавать. Так, может, сапожки не те?

– И сапожки те самые, я их разглядывал. Айдархан еще сказку рассказала, которую Петр Федорович хотел на сцене поставить. Я ее в отчете изложил.

– Но раз Золушка подлинная и туфельки ее всамделишные, отчего же тогда они друг с другом не сочетаются? – продолжал неистовствовать Ушаков. – Чему я тебя, дурня, учил?

– Не знаю…

– А вот я знаю. И даже могу предсказать, что когда мы доберемся до места, там не только туфелька будет не в пору, а пожалуй, и платьице. Хотя саван бывает и весьма широк. Сам догадаешься или объяснять? Да следователь ты, в конце концов, или дешевый приблуда? Пользуешься, стервец, моим благодушием! Не могешь? Не справляешься, сопля зеленая? Так и скажи, до смерти будешь на запятках карет настоящих следственных дел мастеров ездить, в кабаках речи пьяные слушать да донесения кропать.

Степан потупился, от ушаковских пощечин в голове звенело, щеки горели огнем.

Они вошли в холодную, в которой недавно Степан оставил несчастную Айдархан. Рядом с уже раздетой покойницей шустрили две, как ему показалось, одинаковые женщины в темных платьях и кожаных фартуках, готовили тело к обмыванию. Скучающего вида пожилой господин, по виду гробовщик, ожидал своей очереди снять мерки с трупа. Двое молодых охранников, оставленных Степаном надзирать за порядком, должно быть, так и не решили, кому находиться при покойнице, а кому на входе, теперь в присутствии Ушакова запоздало пытались выказать служебное рвение.

– Вот что, служивые, – ласково подозвал их Андрей Иванович, – давайте-ка вы двое, – он не глядя поманил охранников, – один берет деву за ноги, другой за плечи и кладет вот на этот стол, ага, именно сюда, а вы, матушки, свету побольше принесите. Ну, прямо все, что есть в наличии. Потемки здесь ни к месту. – Под начальственным тяжелым взором охранники на трясущихся ногах подошли к телу, и тут же тот, кому выпало поднимать девушку за плечи, грохнулся в обморок.

– Пустая порода, мякина, – выругался Ушаков. Послушные его воле женщины принесли несколько подсвечников и зажгли огонь. За обмывальщицами шел невысокий сутуловатый старичок в черном английском сюртуке и коротком паричке, в каких обычно ходят мастеровые. Это был любимый ушаковский делопроизводитель и секретарь Канцелярии Прокоп Прокопович. Почтенному старцу давно уже пора было сидеть дома да внуков, а то и правнуков нянчить, но тот все не оставлял службы, и начальник не торопил долгожителя отправиться на покой. Каким образом старейший служитель Тайной канцелярии догадался, что его начальник именно сейчас прибудет на осмотр трупа, было непонятно.

– Здравствуй, Прокопыч. Бумага, чернила при тебе? Устраивайся где удобно и фиксируй происходящее. – Андрей Иванович подтолкнул Степана к трупу, и тот, борясь с позывами рвоты, заступил на место «павшего». Недовольный Ушаков, не дожидаясь помощи от своих помощников, сам перенес голову Айдархан на стол, пинком отодвинув начавшего приходить в себя парня. Впрочем, после того, как тот выказал неподобающую слабость, Ушаков даже не попросил вывести его на воздух или усадить куда-нибудь в уголок. Перешагнув через провинившегося стража, как через неодушевленный предмет, Андрей Иванович сосредоточенно смотрел на возню, которую учинили Степан и охранник у стола.

– Так, вначале соединим тело и голову. Аккуратно кладем тело на середину, так, теперь голова. Ты мне, помнится, в отчете описал только один разрез – на шее. А на теле что же? Чернила закончились?