– Забей, проходи так! Ты сегодня отмечался у меня уже… Эх, чтоб меня… Я бы сказал, что на тебе лица нет или, знаешь, как будто катком проехались туда-сюда.

– Спасибо большое, буду иметь в виду – огрызнулся я, направляясь к диспетчерам – нужно было отметиться в табеле, заявить время, когда закончил смену. Затем сдать перчатки в хранилище, расписаться в инвентарных журналах, души передать в другой кабинет, на каждую заполнить по нескольку документов. После можно завалиться в комнату отдыха, выпить кофе с ребятами, готовящимися выходить в ночную. Если повезёт, можно встретить знакомого и уговорить его завалиться в бар и напиться до беспамятства, лишь бы не возвращаться домой.

Этим вечером в диспетчерской было только два человека – Татьяна, невысокая русоволосая женщина, обладательница командирского прокуренного голоса, проработавшая в этой организации без малого пятнадцать лет и молодой неприметный стажёр Женя, который мог накосячить даже с смс-рассылкой. Татьяна, активно жестикулируя, что-то пыталась донести до новичка, а тот, придвинувшись к монитору, старательно морщил лоб, изредка поддакивал и задавал уточняющие вопросы.

Стараясь не отвлекать их от работы (или разбора полетов) я разыскал среди вороха бумаг вахтовый журнал, заполнил все графы напротив своего имени и хотел было уйти, но Женя вдруг подскочил и, точно осенённый, выдал:

– А вы знаете, мне вот минут двадцать назад звонил генеральный, просил Вас сразу же после прибытия зайти к нему в кабинет!

Сейчас у меня внутри должно было ёкнуть, словно со звонким всхлипом порвалась тонкая вольфрамовая нить в отслужившей своё лампочке; в глотке обязан был смёрзнуться ледяной ком, перекрывающий дыхание и обжигающий нутро холодом. На худой конец нужно было чрезвычайно удивиться, охнуть от неожиданности, ошалеть, потерять на мгновение дух. А мне вот было абсолютно всё равно. Новость о том, что меня внезапно вызвали в кабинет генерального директора, которого была просто обязана взволновать меня, огорошить, и вызвать хоть капельку тревожности. Тем более потому, что, как и положено в компании, работающей как безупречный часовой механизм без авралов, дедлайнов, цейтнота и всяческих возможных эксцессов, начальника и не видел-то никто вживую, и кроме резолюций его на сильно важных бумагах, ничто не подтверждало его существования;

Я неопределённо кивнул, пожелал им удачного дежурства и вышел из кабинета. Прямо по коридору, два лестничных пролета вверх, затем через холл, уложенный новенькой плиткой, минуя кабинеты отдела кадров и главного бухгалтера, пройти в северное крыло… Работников в нашей конторе хоть отбавляй – юридический отдел, IT-отдел, свой парк техники, кабинет психолога, оборудованная столовая, есть даже пресс-служба, чёрт знает, на кой она нам сдалась, а под хранилище документов и вовсе выделен целый этаж, бюрократический аппарат у нас сообразен этому размаху.

Кабинет гендира находился на последнем этаже, если можно сказать, пентхаузе и (теоретически) из его окон была видна вся набережная, расцвеченная сотнями огней. Постучав в его двери, я на мгновение усомнился в своей выдержке и уверенности, но отступать было уже некуда. Дождавшись приглушённого «Войдите», я повернул облупившуюся ручку и перешагнул порог кабинета.

Надо сказать, внутреннее убранство производило впечатление. Отделанные деревянными панелями стены, минимум мебели, вместо стены напротив входа – огромные французские окна, открывающие вид на ночной город. Рядом с окнами стояла невысокая тумба со стареньким виниловым проигрывателем, наполняющим кабинет сочными, услаждающими слух, неспешно текущими нотами джаза, настолько полными жизни, что казалось, они витают в воздухе осязаемыми сполохами света. В центре кабинета – массивный стол, на котором, готов поспорить, каждый предмет лежал с выверенным расчетом вплоть до миллиметра. За столом, опёршись на сцепленные руки, сидит мужчина с тёмными всколоченными волосами, заметно тронутыми сединой. Лоб избороздила сеть глубоких морщин, веки опухли от долгого недосыпа, а в глазах стального цвета – тревога пополам с усталостью. Лёгкая, растерянная улыбка играет на губах, но уголок рта едва заметно подрагивает – выдаёт нервное напряжение. Андрей Клементьевич Саркисов, Генеральный Директор, главный распорядитель смерти в Южном федеральном округе – собственной персоной.