Да, дорогой читатель, личность иеромонаха Ферапонта была легендарной в Растяпинском благочинии. Значился за его героической персоной характерный случай, о котором было известно только в тесном кругу церковного причта. Пришла к нему однажды на исповедь староста одного из молитвенных домов Растяпина Галина, женщина добродетельная, строгих нравов, несчастная в семейной жизни, и спросила совета, как ей эту семейную жизнь поправить? Просверлив ее насквозь суровым взглядом, обличитель – монах приказал: «Немедленно убери от себя лысого Володьку». И ехидно прибавил: «Есть ведь такой?» Убитая горем Галина отправилась домой, гадая, кого же имел в виду прозорливый монах: ее ли лысеющего супруга, которого звали Владимиром Осиповичем, или каменного Владимира Ильича, стоявшего на школьном дворике напротив церкви, в которой она работала. Но так и не решилась перепуганная советом иеромонаха раба Божия Галина «убрать от себя» ни того, ни другого лысого Володьку. И неприятности в супружеской жизни, увы, продолжились.
Вот такие анекдоты слагались о «могучем старце Ферапонте», старожиле Троицкого скита, слухи о незаурядных способностях которого выходили далеко за пределы Нижегородской губернии.
Итак, обсудив с благочинным детали своей спецкомандировки, Бойцов отправился домой собираться в дорогу. Его жена Ольга кормила грудью семимесячного Егорку, когда Олег сообщил ей о своем внезапном отъезде.
– Сколько тебя не будет? – спросила она. – Как же твоя завтрашняя тренировка? Детишки?
– Успею, – ответил Олег, нежно обнимая жену и сына. – В крайнем случае позвоню Иванычу. Попрошу, чтобы он моих балбесов со взрослой группой потренировал. Им будет полезно.
– Олеженька, у нас деньги кончились, – пожаловалась супруга. – Занял бы у кого?
– Погоди. Приеду из скита, подойду к благочинному. Может быть, пожертвует в честь будущих заслуг. Никак не могу привыкнуть к церковному порядку спрашивать деньги. Не хорошо это. Унизительно. – Он вздохнул. – Странное дело, когда я не знал, что такое совесть, денег у меня было полно. Люди сами несли. Боялись. А теперь я хожу и клянчу копейки у благочинного. Неохотно прикармливает церковь блудных сыновей. Много денег уходит на проплату телеэфира. На зарплату ведущего остается шиш да маленько… Возьми пока на хлеб и молоко, – сказал Бойцов, протягивая жене пятисотенную купюру. – Знаю, что сейчас это не деньги. Потерпи немного. Все наладится с Божией помощью. А если не наладится, – сурово нахмурился он, – тоя сам налажу. С Божьей, конечно, помощью. На улыбающееся лицо никогда не опустится кулак, – задумчиво проговорил он. – Дух можно извести только нищетой. Что не сумеет сделать камень, то сумеет гнилая вода.
Ольга тяжело вздохнула и улыбнулась.
– Позвоню маме сегодня. Она пенсию получила. Может быть, даст хоть тысячу пока. Егорке нужно питательную смесь покупать, новые подгузнички… Ох, Олежа, какое-то у меня дурное предчувствие. Не ехал бы ты никуда сегодня, – умоляюще взглянула она на мужа. – Какой-то холодок в груди. Как раньше.
– Глупости, – ответил Олег. – Что было раньше, уже никогда не будет.
…Поздно вечером, когда туманная мгла мягко опустилась на мохнатое цветущее левобережье Волги, Бойцов подъезжал на последнем автобусе к деревне Страхово. Был он одет в черную водолазку, скрывшую паутинку лагерных татуировок на шее и локтях, и в черные спортивные штаны – чтобы в темноте быть как можно менее заметным. Через плечо была перекинуты брезентовая сумочка, в которой находились предметы первой необходимости наркомана, выехавшего «на пленэр», то есть на летний садово – огородный промысел: пачка бритвенных лезвий, комок ваты, таблетки сухого спирта, одеколон, бутылка с водой, половник, ножницы, зажигалка и одноразовый шприц. На всякий случай Бойцов прихватил с собой удостоверение мастера спорта по боксу и пропуск на телевидение, – других приличных документов у него пока не было. Олег был человеком предусмотрительным и знал о том, что случайная проверка документов каким-нибудь скучающим постовым милиционером может обернуться для дважды судимого Бойцова крупной неприятностью, особенно если милиционер спровоцирует драку.