– У нас все в порядке, – сказал Худой.

Мартин прислушался. За стуком колес он не мог различить, что происходит в купе.

– Я зову полицию! – сказал он, и в этот момент в купе раздался мужской крик.

– Сука!

Сначала Эля укусила его, а затем изловчилась и ударила по набухшим от спермы яйцам. Одно из них лопнуло.

Худой на секунду ослабил хватку. Эля в этот момент смогла протянуть руку и схватить со стола нож. Она воткнула его в ногу насильнику, и тот заорал еще громче.

Мерзкие объятия разжались, и Эля одним махом допрыгала до двери, даже не подтянув спущенные штаны. Она начала поворачивать замок, но он не поддавался.

Она плакала и молилась Богу, она проклинала этого ужасного человека и обещала, что никогда больше не будет прогуливать уроки и называть Настю Абрамову дурочкой за ее спиной. Хотя Настя, конечно же, заслуживает и более страшного слова.

Худой, пошатываясь, поднялся с койки и потянулся к Эле.

– Ты, сука, нарвалась.

Эля сообразила, что поворачивает защелку в другую сторону. Она тут же исправила свою ошибку и открыла дверь.

Мартину предстала страшная картина. Из купе выскочила взлохмаченная девочка. Лицо опухло и покрылось синяками, из носа текла кровь. Эля подтянула штаны и бросилась по коридору в конец вагона. Она бежала и ревела. Потом споткнулась и растянулась на полу.

На койке в купе сидел мужик со спущенными штанами. В его грязно-желтых трусах торчал кол, а в ноге – нож. Худой яростно кричал, как забытый на плите чайник.

Мартин не растерялся. Он прыгнул вперед и наступил ногой на хрен мужика, будто давил гнилой апельсин.

Худой взвыл от боли. Он кричал так громко, что перекричал вой всех волков в тайге.

А Мартин ударил еще раз. И еще.

И еще.

– Вот тебе, мудило! – закричал Мартин. – Этот орган тебе больше не понадобится.

Худой рухнул на пол. Кровь из бедра и из трусов скапливалась в лужу. Крик насильника не прекращался ни на секунду. Он орал и держался за промежность, дергал ногами и тыкался носом в пол.

Мартин сжал кулаки от злости. Он выглянул в коридор. Эля поднималась с пола. Ее качало из стороны в сторону.

«Может, сотрясение?» – подумал Мартин.

– Ты в порядке? – крикнул он.

Но он и так видел, что она была не в порядке. Мартин мысленно наслал все болезни от чесотки и поноса до уремии и альвеолярной мягкотканой саркомы на этого проклятого насильника.

– Я не дам тебя в обиду, – сказал Мартин, – можешь позвать проводника? А я пока постерегу эту гниду.

Эля кивнула, продолжая содрогаться от стонов. В ее душе пылал пожар. Она на трясущихся ногах направилась в первое купе.

– Что же ты за тварь такая!

– А ты что… герой выискался, – стонал Худой, – знаю я вас. Выпендрился перед сукой, и сам ее потом трахнешь. Спаситель херов.

Мартин подумал, что пока нет полиции или свидетелей, он может наказать этого мудилу, и пнул торчавший из ноги нож. Тот вошел еще глубже, и Худой снова заорал. Насильник выкрикивал ругательства, не щадя голосовых связок.

Мама Мартина дала ему это имя не в честь Рикки Мартина, а в честь любимого напитка. В свои 16 лет Мартин насмотрелся на таких ублюдков, как Худой. Грязные вонючие алкаши, которые приходили к нему в дом и лапали его мать за зад. Парень часто спал на полу на кухне, потому что в однокомнатной квартире диван доставался только взрослым, которые полночи заучивали междометия.

Мартин любил свою мать. Она была хорошая. Если не пила. Когда к ней приходили друзья-алкоголики и спаивали ее, то она превращалась в тупоголовую свинью. Начинала хрюкать, выражаться, как вахтовики, и трахаться со всеми подряд. Мартин ненавидел алкоголь. Он ненавидел мартини. Ненавидел свое имя.