– А чего не к своим? – спросил Виктор.

– Тут все малорослые, даже мы с тобой хорошо увидим через их головы.

– Это правда, – оживился он, начиная верить, что затея удалась и есть шанс воочию повидать папашку. – Тебе-то что, – гудел он, – ты уже видел, а мне всё-таки интересно…

– Видел, видел! Мельком и издалека. Чует моё сердце, лучше бы нам совсем его не видеть… А вот и он, лёгок на помине!

По взлётной полосе к трибуне приближался длиннющий лимузин, у которого на плашке вместо номера барельефно выстроились пять звёздочек.

– Во, смотри, – оживился Виктор, – и здесь армянский коньяк!

– Что ты хочешь, если даже Черчилль только его и пил.

Перед лимузином «свиньёй» гнали воздух затянутые в кожу мотоциклисты на «Харлей-Дэвидсонах», сзади гарцевала полурота кентавров в алых плащах: всадники так расфуфырились, что на фоне блестящих фасадов не было видно лошадиных голов.

Лимузин припарковался у ковровой дорожки, маявшийся на противоположной стороне военный оркестр долбанул залихватский марш и явление отца нации народу состоялось.

– Чёрт побери, он же совсем плюгавый, – зашипел Виктор.

– Корявое дерево в сук растёт, – отозвался я.

– Да ещё и хромой!

Я наклонился к его уху и просипел: «Детский стих помнишь? Вдруг из маминой из спальни кривоногий и хромой выбегает… Он притворяется, чтобы палочку в руке оправдать. А это не палочка вовсе, там у ей внутре клинок остренький, он им уши-то и режет неугодным. Так-то. Закрой пасть и снимай аппаратом, а мне дай камеру.»

Виктор закрыл пасть и стал щёлкать затвором фотоаппарата.

Папаша проследовал к своему креслу, перед которым стоял микрофон. Он поудобнее угнездился, прихватил стойку микрофона обеими руками, прочистил горло и в наступившей тишине начал:

«Дорогие соотечественники, любезные гости, дамы и господа! Сегодня великий день нашей истории, десятилетний юбилей независимости. Многие спрашивают нас, чего мы добились, где мы сейчас, с кем мы, какова наша политика? Я хочу сказать, что моя политика – деньги! Кто нам даёт деньги, тот нам и друг. Вот сегодня у нас самый лучший друг – Германия. Вчера посол ФРГ вручил мне чек на два миллиона марок, поэтому мы сегодня следуем её политике. Я награждаю посла этой страны орденом в знак признательности, подойдите сюда, друг мой!»

– Вот это речь! – сказал Виктор, пока посол ФРГ приближался к папашке.

– В особенности, какая точная и краткая, – добавил я, глядя на ошеломлённые лица дипломатов.

Начался парад, типичный наивно-старательный африканский парад, воспринимавшийся карикатурой на наши – блестящие и грандиозные.

А кто это вон тот тучный впереди? – спросил Виктор.

– Наверное, начальник генштаба. Серёга рассказывал, что он был у папашки любимым капралом, когда тот ещё сам штабгенеральствовал.

– Ага, а как стал президентом, то доверенного капрала опять поближе.

– Не знаю, насколько доверенного. Он, по-моему, никому не доверяет, смотри, каждые полгода перетасовывает министров.

– Ну, наш-то, ректор, сидит крепко уж больше двух лет.

– Нашего он, должно быть, предпочитает умасливать пряником.

– Ладно, – вздохнул Виктор. – Вот и познакомились. – Думается мне, это только начало.

И он был прав.

Воскресенье, десять часов утра.

– Спасибо, ребята, каша очень вкусная, – сказал Роберт, закончив тщательно вычищать тарелку кусочком хлеба и отправив его аккуратно в рот. – Мне пора идти.

Мы сидели втроём за нашим громадным, персон на двадцать, обеденным столом. В столовую была превращена та часть большого салона, что примыкала к стене с двумя широкими окнами, выходящими на поляну перед фасадом виллы.