Оставалось определить возраст старости. Если с точки зрения мамы, то у нее сорокалетние – мальчики, а пятидесятилетние – вполне молодые люди. «В шестьдесят начинается возраст ума, – говорит мама. – Мне совсем близко». Стариками мама называла тех, кто перешагнул семидесятипятилетие. Юрай посмеивался над маминой градацией. Ему, в его тридцать два, сорокалетние казались уже пожилыми, а пятидесятилетних он просто не видел. Они скрывались где-то за горизонтом.

Одним словом… Дальше надо было быть профессионалом психологии там или сыска. Иначе не понять, почему человек без пуговицы разгуливает, вроде так и надо, а не пришьет сверху первую попавшуюся? Почему не выкинет к чертовой матери штаны, его изобличающие? Опять же… Почему он не замечает отсутствия пуговицы? Да потому, мысленно кричит Юрай, что он понятия не имеет, что ее у него нету. Понятия! Он живет себе спокойно, и все. Но как спокойно, если он дважды – дважды! – лупит Юрая по голове, но оба раза так, что Юрай очухивается? Опять живи, но помни? А тут еще этот придурок Михайло. Насиловать в наше время – время всеобщей половой грамотности и доступности – ума не то что не иметь… Хотя при чем тут ум? А если это то самое, что в песне: «Но мне плевать, мне очень хочется»? Михайло – человек простой. А главное, службу свою в милиции каким-то ограничителем в жизни не считает. Был бы он, к примеру, шофером. Тоже бы посадили… «Без разницы», – как сказал бы Михайло. Нет, чем-чем, а профессией своей круглоголовый стреножен не был и в расчет ее не брал. «А это уже дурь, – думал Юрай. – Полная дурь. Нашел, во что вляпаться».

Мама очень хотела сопроводить Юрая на перевязку, напялила свое лучшее платье и сумочку на плечо повесила.

– Мало ли. А вдруг у тебя голова закружится?

Но Юрай уперся рогами и закинул мамину сумочку на шифоньер.

– Пока достанешь – я буду далеко. Сиди и жди. Можешь ждать даже в красивом платье.

– Ты страшно охамел, живя в Москве, – обиделась мама. – Вылечивайся скорей и уезжай. Ты мне действуешь на нервы, а я хочу дожить до светлого будущего.

– Не доживешь, – засмеялся Юрай. – Сроки откладываются.

– Ах ты негодяй! – закричала мама. – Нет, чтобы утешить.

Сделав свои дела, Юрай пошел искать в больнице Михаила. Приготовился к долгому поиску, к препирательствам с медициной, а нашел, можно сказать, в ближайшей палате. Вид у круглоголового был еще тот, но что совсем убило Юрая, так это утка, наполненная кровавой мочой почти доверху. И начинать надо было с этого – вынести утку. Пока то да се, старик с соседней кровати попросил:

– Унеси и мое добро, сынок. Со вчерашнего утра стоит.

В общем, расчистил Юрай больничные конюшни, попереворачивал залежалых, напоил страждущих, все это время ни слова не сказал Михайло, а смотрел на Юрая. А когда тот, наконец, сел на краешек кровати, заговорил:

– Я тебя хотел выгнать к чертовой матери, а ты стал дерьмо и ссаки выносить, и получается, что ты хороший, а я – то, что ты выносил.

– А почему ты меня хотел выгнать?

– Привет! А кто меня подставил? Пушкин Александр Сергеевич? Я что? Не с твоей подачи влез в историю, которая мне на дух не нужна?

– При чем тут моя история?

– При чем? – Михайло дернулся, но боль скрутила его так, что Юрай, не зная, что можно и нужно сделать, стал гладить милиционера, а тот закричал, потому что притрагивания его избитое тело не терпело.

– Господи! – едва выдохнул Юрай. – Господи!

– Слушай, – тихо начал Михайло. – Я пошел к многодетной. Как ты просил… А они, оказывается, только-только уехали… Не догостились, а раз-раз и смылись. Ну, думаю, хороший человек от милиции не бежит… Разворачиваю, значит, свой планшет, достаю ручку, чтоб все у матери расспросить, и как кого зовут, и куда уехали… Она ведь все причитала, что на внучиков своих не нагляделась, что зятя, как бешеная собака покусала, рванулся с места, даже не дождался, чтоб детские штаны повысыхали. Сырое в чемоданы повпихивали. И я, значит, жду, пока она выскажется словами, из нее просто прет обида и возмущение. И тут – др-р-р… Милицейский мотоцикл. Такая? Такая… Ваша семья попала в автомобильную катастрофу. Женщина так закричала, Юрай, что у меня до сих пор что-то с ушами. В общем, на их «рафик» налетел пьяный шофер, «рафик» перевернулся, вся многодетная семья в больнице. Хуже всех нашему подозреваемому, он на опасном месте был, а когда на них летел пьяный, то он, чтоб детей прикрыть, просто грудь вперед выставил. Ну, женщина побежала, конечно, в больницу… Я с коллегами то да сё. Выяснил. Зовут этого мужика Олег. Только «Ол» сходится. Я в милиции у них потолкался. Ребятам рассказал про свой интерес, про то, что ты нащупал. Сидели, трепались. Они мне: «Ну, ты – сыщик-одиночка». Потом пошли все вместе в столовку. Они в исполкомовскую ходят. Там тоже все эту историю с «рафиком» обсуждали, пьяницу кляли.