«Я их видеть больше не могу, тошнит», – попытка моя отпроситься по болезни не возымела обратного действия. Мало того, мне сразу дали понять, что едва не расценили её как проявление слабости. Боже, неужели опять всё сначала?

Самые сокровенные мечты растаяли, как дым, едва вновь раздался этот противный голос:

– Меня зовут господин Ловьяди, я – здешний директор, – он поднялся из-за стола и зачем-то протянул мне свою гладкую навазелиненную и оттого ещё более мерзкую ладошку. – Заранее прошу простить меня за неучтивость. Признаться, я порядком утомился принимать здесь вашего брата.

– Я Вас понимаю, – превозмогая приступы тошноты, мне ничего не оставалось, как только пожать эту скользкую руку.

Сам гладковыбритый хозяин сложившегося положения с укором уставился на мою неопрятную юношескую бородку.

– Да ничего Вы не понимаете! – В тон его навязчивой снисходительности ему бы не помешало махнуть на меня рукой, но он сдержался. Терпения этому господину было не занимать, впрочем, как и мне. – Я уже целую вечность пытаюсь организовать в этом проклятом месте школу, но никак не могу подобрать коллектив. У каждого преподавателя какие-то свои претензии, или, как сейчас принято говорить, нюансы. То одно его не устраивает, то другое.

– Напротив, это вполне понятно, – я отвечал машинально в надежде поскорее покончить с официальной частью, – где мне нужно расписаться?

Директор притих и впервые взглянул на меня с уважительным подозрением. Над внешностью моей он размышлял недолго и, придумав план очередного обольщения, как ни в чём не бывало продолжил затуманивать мне не до конца сформировавшиеся мозги:

– Если Вы, молодой человек, полагаете, что дело только в заработной плате, то глубоко заблуждаетесь! Я плачу учителям огромные деньги, баснословные деньги, они у меня ни в чём не нуждаются и всё равно уходят, чёрт бы их всех побрал! Не понимаю, чего им ещё-то надо?!

– Отдай Богу богово, а кесарю кесарево, – ответил я, в уме листая древний цитатник, предназначенный на все случаи неожиданно подвернувшейся жизни.

– Ха! – с восхищением крякнул или, точнее, «хрякнул» Ловьяди. – По-моему, мы с Вами уже где-то встречались?

– Такое часто приходится слышать, – грустно отшутился я. – Особенно от тех, кто надолго задерживается на одном и том же месте. Называется очень странным словом, «дежавю», кажется.

Директор снова пустился в размышления, теперь горько жалея, что пальцам не за что зацепиться на его гладком подбородке. Из только что стабильного положения он вдруг впал в какое-то нервное тревожное волнение.

– Итак, Вы, господин Версо, закончили католический колледж? – медленно растягивая слова, но уже с другим настроением, стал допрашивать дотошный работодатель.

– Да, – сухо ответил я, хотя мне эта легенда «с христианским прошлым» никогда не нравилась.

– Почему же не захотели стать священником? Не верите в Бога? – хитрые поросячьи глазки Ловьяди забегали из стороны в сторону.

– Верить в Бога в наш прогрессивный век?! – я разыграл истинное удивление. – Помилуйте, директор.

– Но Ваши бумаги? – растерялся было Ловьяди, но потом быстро спохватился и стал оправдываться. – О, я много слышал про эти иезуитские учебные учреждения от коллег! Говорят, что на самом деле в них тайно учат студентов правильно служить дьяволу…

Я демонстративно не отвечал.

– Ведь это он, искусный сочинитель, выдумал все эти сказки, предназначенные для балаганной толпы, про могущественного Вседержителя и его глуповатого сына Иисуса Христа, неизвестно по какой причине распятого на кресте! Я прав? – директор не то чтобы заглядывал мне в глаза, умоляя подтвердить свои досужие домыслы, он буквально их мозолил, натирая до крови.