– Вэри вэл, – откликнулся он с облегчением. – С вашего позволения, я возьму из него лишь смену белья и бритву. Гуд?

– Конечно, конечно! Чистота – залог здоровья даже на пиратском поприще! – взрезвилась теперь и бабуля, а он быстро собрал нужный скарб и сунул в портфель.

– Гуд байте, Павлина Тарасовна, – сказал, обернувшись в дверях. – Благодарю вас за кров. Я понимаю, что на войне как на войне. За всё нужно платить, особенно за принципы, и если я погибну в кровавой схватке на борту шхуны, то, как адмирал Нельсон, подниму на мачте сигнал: «Павлина Тарасовна надеется, что Константин Старыгин выполнит свой долг». В смысле – вернёт его вам. И я погибну не раньше, чем расплачусь с вами.

– Надеюсь, Константин, очень на это надеюсь. В противном случае, на вашей могиле вместо обелиска придется поставить чемодан.

– Ваша взяла! – усмехнулся он и сбежал по лестнице во двор.

– Признаться, не ждал! – воскликнул Петр Петрович, снова принявший облик Билли Бонса. – Думал, бзик гастролёра.

– Мой «бзик» закономерен, а почему вы, тутошние, цепляетесь за шхуну? – спросил Константин Константинович, подавая документы.

– Долго объяснять, да и нет желания, Константин Константинович.

– Называйте меня Константином, даже Костей – для матроса так будет лучше. А если на шхуне приняты прозвища, то – Робинзоном.

– П-почему?!

– Долго объяснять, да и нет желания, – засмеялся Константин.

– А коли так, спустимся в кают-компанию, – предложил шкипер. – Сегодня печёт, здесь духота, а там всё попрохладнее.

«Как вовремя подвернулась шхуна, – думал без пяти минут матрос, шагая за шкипером. – Билли Бонс этот, Проня, дитё человеческое, повариха с лицом злой красотки… Но главное все-таки – свое место под солнцем! Неужто судьба? О ней, правда, сказано кем-то, что она – всего лишь взаимодействие тысяч и тысяч причин, но правда и то, что если я заварил эту кашу, то какие-то причины должны связаться в узел и дать искомый результат…»

Шкипер распахнул перед ним дверь фор-рубки. Они спустились в сумрачное, но довольно просторное помещение. Собственно кают-компанию представляли только стол и две скамьи, вмонтированные в палубу, всё остальное было кубриком. Об этом говорили койки и рундуки, сдвинутые в корму и заваленные каким-то тряпьем, в том числе телогрейками, бушлатами, подушками и матрацами. Дневной свет попадал сюда только через открытую дверь, а несколько электрических ламп лишь создавали вокруг стола мягкие тени и сохраняли желтый сумрак.

Они сели друг против друга, шкипер разложил перед собой документы Константина.

Шкипер сдвинул в сторону снарядную гильзу с букетиком высохших трав, к себе подвинул пепельницу из половины кокоса и закурил. Задрав голову, отправил к подволоку аккуратную вереницу голубых колец и задал вопрос:

– Значит, решился к нам? Тогда… Тогда требуется дополнительная информация для принятия, скажем так, определенного решения.

– Кому требуется? – уточнил Константин и, не спросив разрешения, медленно извлёк из пачки сигарету, подержал ее и положил обратно.

– Что же ты? Кури! – Шкипер щелчком отправил пачку обратно и подал зажигалку.

Константин подумал, проглотил обильную слюну и… закурил.

– Мне требуется информация, Константин Робинзоныч. Потому что мне нужен человек, на которого я мог бы во всём положиться. Видишь ли… – Он вздохнул. – Я вырваться домой не могу! А дом, я говорил тебе, аж в Ростове аж на Дону! Близок локоть, да не укусишь! Самое время, пока затишье, пока интуристы нас не тревожат, смотаться к своим – тыщу лет не был! – восклицал он. – А я, несчастный, не могу оставить шхуну на Проню и Генку-матроса. Теперь соображаешь, почему я так к тебе?