и сохраняем эмоциональную дистанцию. Мы держимся подальше от людей, которые сами страдают от депрессии и тревоги. Разговоры с ними пустые и короткие.

До коронавируса я думал, что в пандемию люди забывают о различиях, объединяются и сражаются против общего врага. Мне казалось, что люди слушаются докторов, следуют инструкциям местных властей и заботятся о близких и окружающих. Я пишу это в 2020 году и признаю, что горько разочаровался.

Мало кто придает значение общему благу. Более того, в новостях только и показывают людей, которые с удвоенной силой взялись за старые обиды и игнорируют смертельную опасность, растущую день ото дня. Отрицание, мелкие ссоры, шокирующее нежелание признавать неприятную правду – таков наш национальный ответ коронавирусу. Наше правительство не думало о будущем, даже когда его предупреждали. Многие трагедии можно было предотвратить, но мы упустили эту возможность, пока прятались от неудобной правды. По любым разумным критериям мы потерпели полный провал. Мы не смогли поступить правильно и сами в этом виноваты.

Я глубоко встревожен этой катастрофой. Но в то же время она заставляет меня еще настойчивее говорить о вирусе травмы. Травма ведь тоже является пандемией, причиной неописуемых страданий и отчаяния во всем мире.

Травма появляется в новостях намного реже, чем коронавирус. Однако это лишь прибавляет ей смертоносности. Как и ковид, вирус травмы сам по себе невидим. Да, мы можем распознать какие-то ее симптомы. Однако оценить степень вреда от нее еще сложнее, чем в случае коронавируса. Потому что травма изменяет сам наш мозг, наши мысли и воспоминания. Обычно о травме думают как о последствии некоего единичного события, но это лишь верхушка айсберга. Ученые, изучающие травму, говорят, что в ней много чего еще. Но – ковид это показал – мы редко слушаем ученых.

Ученые, например, говорят о том, что травма настолько опасна, что влияет на будущих детей. И речь не только о беременности, но и о тех детях, о которых мы еще даже не думаем. Травма может влиять на процесс передачи генетических черт. Это значит, что последствия травмы уже сегодня влияют на наш будущий генетический код. Даже смерть не останавливает пандемию травмы. Мы имеем дело с вирусом, который вплетается в цепь выживания нашего вида и накапливает вред от поколения к поколению.

Маски и изоляция хорошо помогают при вирусной пандемии. Они защищают нас, останавливают распространение, позволяют нам выжить и двинуться дальше. Однако травма тоже заставляет нас соблюдать изоляцию и носить маски, но уже совсем другие. Эти маски находятся внутри нас, заменяют здоровые эмоции и мысли негативом, проецируют на внешний мир наше недовольство и страх. Это плохая защита. Она лишь порождает еще бóльшую травму, позволяя нашим страданиям разрастаться и распространяться все дальше. Пандемия травмы воспроизводит себя.

Мудрый ответ на пандемию вируса – закрыться, пока не появится лекарство. Мудрый ответ на пандемию травмы – открыться, и лекарством станем мы сами. Открывшись пониманию, сочувствию и изменению, мы впустим свежий воздух и солнечный свет, необходимые нам для процветания.

Хотя аналогия с вирусом наиболее полно выражает опасность и серьезность травмы, иногда я использую два других сравнения. Они позволяют мне показать, насколько масштабными являются последствия травмы для всех нас.

Травма похожа на воздух. Она повсюду, растекается по нашим домам и телам. Мы не задумываемся о воздухе, которым дышим, пока он не становится слишком грязным (из-за смога в городах или из-за лесных пожаров) и опасным для здоровья. В таких случаях мы, конечно, используем показатели индекса качества воздуха и отслеживаем уровень содержания в воздухе основных загрязняющих веществ, например озона и угарного газа. Однако обычно мы не обращаем внимания на воздух, необходимый нам для выживания. Точно так же мы относимся к травме – игнорируем, пока симптомы не слишком заметны. Остается только мечтать о системе мониторинга, которая позволила бы нам увидеть непрерывное влияние травмы на внутреннюю и внешнюю среду. Таким образом мы могли бы свести к минимуму ее воздействие.