Эльбрус лежал на спине расслабившись и не торопил ход наплывающих мыслей. Надо было любой ценой разобраться с этим знаком-наколкой, которая недавно появилась на правом плече Шамана. Точно такую татуировку он видел год назад на зоне у китайца, с которым сошёлся Шаман. Почему точь-в-точь такую же Шаман сделал уже на свободе? Это неспроста, здесь какая-то тайна.

«Никуда не уеду, пока не доковыряюсь! А если доковыряюсь, то это будет не простое зёрнышко, а золотое!». Всё нутро подсказывало: Шаман с китайцем не потерялись после отсидки, они держат связь. «Остаюсь! Надо остаться! Столько времени потеряно и уехать ни с чем? Ну нет! Не выйдет у тебя, Шаман, просто так со мной расстаться!»

Не дававшая покоя наколка, сделанная умелой рукой художника, изображала голову медведя в страшном оскале, над головой фрагмент ствола сосны с корой, а снизу американский железный доллар в квадратной рамке.

На зоне Шаман сошёлся с китайцем после того, как вступил в драку с заключёнными, защищая его. Китаец подметал территорию внутреннего двора, когда подошли двое с намерением поиздеваться над ним, узкоглазым. Первые минуты китаец молча терпел издёвки наглых трепачей. Когда же получил хороший пинок под зад, терпение азиата испарилось. Он мгновенно ногою сбил с метлы ивовые прутья и полутораметровой палкой молниеносно сделал какие-то движения, оба без чувств лежали на земле. К китайцу подходили уже шестеро, которые наблюдали за ними. Шаман был в восторге от увиденного и принял сторону китайца, быстро подбежав к нему. Кулаком ударил одного, успел зацепить и второго, китаец же, особыми ударами ног и палки, разобрался с остальными.

Вскоре Эльбрус Эверестович больше узнал о необычном китайце. Это был тибетский монах, десять лет проживший в монастыре. За какую-то серьёзную провинность, был изгнан с позором из монастыря. У себя на родине не остался, пересёк нелегально границу СССР и умудрился примкнуть к дальневосточным старателям на золотом прииске. Поработал какое-то время и оказался в лагерях Магадана по статье, которая лишила его свободы на пять лет.

Китаец, по имени Хунь Вань, в свои сорок пять, мастерски владел приёмами восточных единоборств. В лагере они сошлись с Шаманом после той стычки с желающими обидеть китайца, и по дружбе, китаец стал обучать его секретам восточного мастерства, которые сам постиг в тибетском монастыре за долгие годы.

За время отсидки Шаман старательно, с большим желанием и упорством, выполнял все наставления своего учителя и вышел из зоны далеко не новичком в этом мастерстве. Сын якутки и русского мужика с золотых приисков, которого и в глаза не видел, воспитан был в детском доме, куда мать сдала его, когда ему исполнилось десять лет. Не могла одна тащить пятерых. Вырос Шаман по якутским меркам крупным мужиком, не обделённым силушкой. Проходимец-батька был рослый, крепкий ходок, любитель погулять с размахом и пылью золотою потрясти, и это всё, что знал о нём Шаман.

Неласковая атмосфера в детдоме, с постоянными драками, слепила из Шамана жёсткого, несговорчивого и неуравновешенного мужика-отшельника. Жил бобылём, друзей не заводил, женщин сторонился, он не имел представления с какой стороны к ним заходить, и так немногословный, а при них он просто мычал, как горный марал в осенний гон. Лицом был не дурён, крепкий телом, но стоило ему взорваться по самому малому поводу, его облик превращался в дикого зверя, который не просто шипел или скалился, а сразу нападал без всякого предупреждения. Женщины обходили его стороной, мужики не связывались, старались не иметь с ним ни каких дел.