Он вдруг понял, что водитель держит его за ровесника Янки. Это было неожиданно обидно.

– Да ну? Это сколько тебе? – Руслан недоверчиво приподнял брови.

– Возраст Христа, плюс-минус три года, – заученно хмыкнул Сид.

Эта фраза за последние годы успела стать настолько привычной и надоесть, что он вдруг решил больше не использовать ее. Помолчав, он пояснил:

– Тридцать шесть почти.

– Хорошо сохранился, парень! – присвистнул водитель. – Так ты и женат, наверное?

«Бог миловал» – тоже привычный, уже набивший оскомину ответ.

– Да нет, по-другому, – Сид отчего-то почувствовал себя глупо.

– И детей нет? У меня вот две дочки, – отогнув козырек над лобовым стеклом, Руслан кивнул на пару выцветших фото.

– А насчет детей я и не знаю, – сглотнув, Сид неожиданно для себя ответил чистую правду.

Ему показалось, что водитель сейчас неодобрительно покосится на него. Но нет, тот только хмыкнул как-то снисходительно и потянулся за пачкой «Примы».

– Значит, не нагулялся еще… Прямо как я после армии.

– Я и не служил…

«Сидевших же в армию не берут».

Договаривать фразу не захотелось. Сид понял, что ему почему-то очень важно, что о нем подумает этот седой мужик с мозолистыми ладонями и простой житейской мудростью в блекло-голубых глазах.

Сид кашлянул и закончил:

– Не знаю, как-то так вышло – до двадцати семи бегал.

– А дальше что? – Руслан выпустил облако сизого вонючего дыма.

– А дальше – то же самое. Бегаю… От работы, от женщин, от обязательств. Устал уже бегать, а остановиться все не могу. Ерунда какая-то.

Сид говорил неожиданно для себя просто, без прикрас и обычной рисовки. Он почувствовал, что любой другой тон сейчас прозвучал бы фальшиво и оскорбительно.

Руслан задумчиво покивал и неожиданно сменил тему:

– Кто она тебе? Подруга?

– Она? – Сид мотнул головой назад. – Да какое… Мы и месяца не знакомы. Она меня ненавидит.

– Ну и козел.

– Наверное.

На Сида накатилась усталость.

– Знаешь, парень, – Руслан говорил как-то особо задушевно, сосредоточенно хмурясь в лобовое стекло. – Вот пожил бы ты с мое, научился бы ценить настоящее. Ну, гулянки твои, пьянки, девки – к чему это все? Оглянуться не успеешь, время пройдет – захочешь, чтобы свой угол был, чтобы родная душа дома ждала. Опять же, заботиться о ком-то… Нет, брат, повидал бы ты с мое – ты бы сейчас не чудил!

Сид почувствовал себя несправедливо обиженным мальчишкой. Захотелось возразить, что неправда это, будто вся его жизнь – сплошной пустяк. Ведь было же и настоящее: поиски себя, вдохновение, свобода…

Перед глазами замаячили образы: вот ему тринадцать, и снова надо поменять простыню под парализованным дедом. Матери опять нет дома уже третьи сутки, а вся комната пропиталась запахом лекарств и мочи. Вот его бьют пацаны в десятом классе. А вот его взяли на горячем: камера СИЗО, бесплатный адвокат… Нет, об этом лучше не вспоминать.

Да нет, было же и хорошее! Вот он читает стихи той итальянке на коммунальной кухне, а за окном зыбко маячит в предрассветных сумерках Средний проспект. А вот бросил очередную работу и ушел пешком на Черное море. Это было как раз после той попойки в гримерке Театра Комедии, году так, постойте, в 2002-м?

Молчание в кабине затягивалось.

– И что же ты повидал? – Сид тоже смотрел прямо перед собой.

Тот ответил без задержки, словно только и ждал вопроса:

– Чечня, вторая кампания. Три года по контракту чертей гонял. Лучшего друга там потерял. А семь лет назад жену схоронил. Теперь дочек один вот ращу…

Голос Руслана стал словно чужим, механическим. Он перечислял жизненные утраты без рисовки и горечи, просто констатируя факты.