После следующей встречи он продолжил и писал о Кэти каждый день, неделю за неделей. Понимал, что это напоминает нездоровую одержимость, и все же не думал, что невинные личные записки могут причинить кому-нибудь вред. Он продолжал писать, даже когда они с Кэти начали встречаться, хотя теперь это было еще большим вторжением в ее личную жизнь. Описывал, во что она одета, что рассказала о прошлом и о своей новой работе, время от времени прибавлял, как восхищается ею и как сильно она ему нравится.

Было ли это ошибкой?.. Джастин не писал и даже не задумывался о любви, хотя понимал, что значит и подразумевает это слово. Для него все происходящее было совершенно новым опытом. Показывать свои записки Кэти он не собирался – но для кого тогда писал? Ведь она теперь была с ним по-настоящему, и не требовалось больше выносить свои мысли на бумагу. Не стоило даже начинать.

– О чем ты вообще думал? – воскликнула Кэти. – Это что, больные фантазии со мной в главной роли? Без моего ведома?

– Нет, – возразил Джастин, чувствуя себя жалким.

Наконец она присела на краешек кровати, и повисло молчание. Джастин испытывал облегчение оттого, что она хотя бы не грозится уйти, и в то же время стыд, вину и желание защищаться. Разгневанная, Кэти сидела, уткнувшись взглядом в старый потертый ковер, доставшийся ему вместе с квартирой. Джастин подобрал брошенную тетрадь и вырвал исписанные страницы. Кэти подняла глаза.

– Теперь ты собираешься меня разорвать?

– Нет. Можешь сделать это сама, если хочешь.

Джастин протянул ей страницы. Она пожала плечами и отвернулась. Тогда он положил их на стол.

– Ты вроде бы хотел объяснить, – через некоторое время напомнила Кэти, слегка успокоившись.

– Не думай, будто я оправдываюсь… – начал Джастин, чувствуя, что любые его слова будут восприняты именно так. – Прости меня, пожалуйста! Ты имеешь все основания сердиться. Я больше никогда не буду этого делать.

– Ладно. Но зачем ты вообще начал? Как до этого дошло?

И Джастин объяснил, как в детстве узнал, насколько важную роль люди играют в создании кино, как стал, сам не зная зачем, записывать, как эти записи становились все подробнее. Ему нравилось сравнивать свои заметки с тем, что пишут в книгах, и находить связи – например, подмечать, что некоторые режиссеры предпочитают работать с определенными фотографами или монтажерами.

– Мне понравилось записывать, – объяснил Джастин. – Я начал очень давно, и чем дальше, тем больше узнаю о фильмах. А потом появилась ты, и мне захотелось записать, какой я тебя вижу. Наверное, ты права, я ненормальный. Может, это и правда мания. Просто записи о старых фильмах помогают мне лучше понять и оценить новые. Наверное, я пытался сделать то же с тобой.

– Значит, ты пишешь исключительно о старых фильмах? И я для тебя как старый фильм?

– Любой фильм становится старым, как только его посмотришь, а ты нет. Я люблю новые фильмы и смотрю все, что подворачивается. Ты ведь тоже. – Неожиданно Джастин сделал то, чего не собирался никогда: вытащил из стола деревянный ящик со своей картотекой и протянул Кэти. – Посмотри сама – возьми любую карточку.

Она поставила ящик на колени и стала перебирать карточки, отгибая заголовки большим пальцем.

– И ты все это смотрел?

– Большую часть.

Кэти вынула одну из карточек. «Красавчик Серж», режиссер Клод Шаброль, годы выпуска 1958/1963/1964, в главных ролях Жерар Блен, Жан-Клод Бриали, Мишель Мериц и Бернадетт Лафон. Во Франции фильм вышел в 1958 году, а до Лондона добрался в 1963-м, и Джастин посмотрел его три года назад в киноклубе, когда еще учился в университете. Это был первый фильм Шаброля, одна из ранних лент французской «новой волны», удостоенная нескольких наград.