Сокол нашел стадо бизонов, оставалось определить вожака.

Стадо неслось вперед, как лавина. Из этой тысячеголовой массы необходимо вытащить одного с помощью лассо. За стадом поднималось гигантское облако пыли. Подходящее животное нашлось быстро. Канат крепился к крупу коня, и с помощью выстрела из пневматической пушки на сто метров, бык попадал в ловушку. Требовалась определенная сноровка, чтобы на скорости в пятьдесят километров в час точно выстрелить в нужное животное, а затем ускориться и вытащить его из стада, резко свернув в сторону, пока стадо продолжало двигаться по прямой. Биомеханические мышцы и скелет коня могли спокойно тянуть тушу быка. Бык, оказавшись один, еще долго продолжал сопротивляться, пытаясь вырваться на свободу. Когда стадо ушло достаточно далеко, можно было остановиться.

Добыча оказалась средних размеров. Животное долго пыталось из последних сил подняться и ударить. Глаза быка налились кровью в яростной попытке избавиться от пут.

– Смотри на меня! Из тебя выйдет хорошая жертва!

Сенатор кинжалом разрезал сонную артерию. Струя крови пролилась из раны. Животное медленно умирало.

Все это действо напоминало корриду, за исключением того факта, что охота была частью религиозного ритуала жертвоприношения.

– Индра, прими эту жертву! – каждый раз, обращаясь к богу, Гринев поджигал жертву с новой стороны.

– Митра, прими эту жертву!

– Ахура-мазда, прими эту жертву!

– Иштар, прими эту жертву!

Пламя костра взвилось до небес, осветив ночную мглу.

На следующий день Гринев добрался до монорельса. Осталось дождаться поезда и устроить забег.

Началось! Конь ускорился до двухсот километров. Включилось поле для улучшения аэродинамики. На горизонте появился поезд. Через несколько минут он догнал Гринева и исчез за горизонтом. Эти несколько секунд, когда создавалась иллюзия движения со скоростью поезда, для сенатора были ценны не менее, чем охота и ритуал жертвоприношения.

Поезд стал удаляться. Прошло немного времени, и он скрылся за горизонтом. Пора возвращаться.

Интуиция, что-то пошло не так. "Замедлить восприятие времени, включить запись" – в мозг стал поступать видеосигнал. Состав начал медленно подниматься вверх, сталкиваясь и взрываясь. Яркий свет ослепил глаза, затем громкий взрыв и ураган вышвырнул сенатора из седла.

Стоп. Остановить жизнедеятельность. Искусственная кома. Регенерация тканей. Очнулся. Повышенный уровень радиации. Включить защиту. Восстановить двигательные функции. Вокруг выжженная пустыня. Включить сеть. Боже ты мой, небо упало!

Ипподром Гелиополиса, столицы планеты людей, находился на восточной окраине города. Столица была основана почти столетие назад, в первом году новой эры, или 2153 году по старому стилю. Весь город представлял собой сочетание классических форм и плавных линий. Перед архитекторами стояла задача передать монументальность и помпезность новой столицы, как центра мира, вокруг которого вращаются другие города, страны и народы. Центра гармонии и порядка. Все здания строились из материалов белого цвета. В ясный день, они сверкали, отражая солнечный свет.

В центре находился километровый небоскреб административного центра.

Несколько километров южнее – главный имперский храм Митры, украшенный прозрачным центральным куполом и боковыми золотыми куполами в византийском стиле. В ночное время центральный купол освещал район белым светом. Храм стоял на стометровой искусственной скале, и к нему вела дорога из тысячи ступенек белого мрамора. Второй по важности митраистский храм находился в Риме. Оба храма постоянно соперничали, считая себя религиозными центрами. Храм в Гелиополисе обосновывал свое право нахождением в столице, близостью к центральной власти и чистотой традиций. Римский храм, после утверждения проекта строительства Гелиополиса и главного храма, постоянно находился в скрытой оппозиции, считая, что только он может быть хранителем традиции, поскольку именно в Древнем Риме зародилась эта религия. Епископы и служители Римского храма поддерживали тайные церкви католиков по всей Европе. Римская теократия внесла предложения по включению в церковную литургию молитв, что позволило увеличить число прихожан за счет новообращенных католиков. Насколько искренними были эти новообращенные, оставалось только гадать. Этот вопрос крайне волновал кардинала Рихтера.