– Но я могу уже сейчас ответить, по крайней мере, за себя, – вздыхаю облегчённо. – Как же мне не знать о своём предназначении?

– Не торопись. Ты даже сотой части самого себя не знаешь. Поверь, сложней всего – давать ответы на вопросы, которые кажутся очевидными. Каждая истина имеет несколько уровней постижения, и кто знает, какой из них самый глубинный? Не торопись с ответами… А сейчас посмотри вперёд, там твой друг. Всё, прощай…

Больше моего попутчика, моего неожиданного Вергилия, рядом со мной нет.

Всё это выглядит очень странно, хоть и кажется чем-то давным-давно известным и пройденным. А может, просто воображение услужливо преподносит картины, которые я столько времени пытаюсь выстраивать в своём сознании, а потом, перешагнув черту, пробую, наконец, увидеть собственными глазами? А может, просто в какой-то момент всё неожиданно начинает наслаиваться друг на друга: давнишние восторги и переживания, полустёртые образы и неясные воспоминания, детские страхи и сновидения?..

Прохожу ещё несколько шагов и смотрю туда, куда указал мой собеседник.

Впереди небольшая группа мужчин. О чём они переговариваются между собой, не разобрать, но Бота я замечаю сразу. Это всё тот же нервный и стремительный человек, который в любой компании всегда становится лидером, но… сегодня в нём что-то переменилось. Это заметно даже издалека.

Впрочем, что тут удивляться? Здесь всё иначе… С другой стороны, откуда мне знать, каков этот мир, если я оказался тут всего несколько минут назад? Рай или ад? Ни на то и ни на другое не похоже. Впрочем, как мне быть уверенным здесь в чём-то, если и в своём мире не очень-то?!

– Бот, – зову его, и он сразу оборачивается.

– А, Даник, и ты уже прибыл, – без интереса говорит он. – Тебя, значит, тоже…

Подхожу к нему и протягиваю руку, но он её не пожимает, только отворачивается и недовольно цедит сквозь зубы:

– Как думаешь, кто нас с тобой сдал?

– Какая теперь разница? – развожу руками. – Что изменится, если ты узнаешь?

– И то правда… – Бот отворачивается и присаживается на корточки, потом осторожно трогает пальцем белый одуванчиковый шар и с интересом провожает взглядом разлетающиеся пушинки. – Жаль, что не смогу добраться до этого гада…

Мне становится немного неловко, потому что речь идёт как раз обо мне, но что он теперь может сделать? Хорошо бы, конечно, выложить ему в глаза всю правду, ведь друзьями мы с ним так и не стали, хоть и провели вместе много времени. Да и не мог я ему стать другом! Не хочу сказать, что я такой правильный и справедливый, но его оружейный бизнес строился на крови, в том числе и на крови моих соотечественников-израильтян, поэтому ничего, кроме ненависти, испытывать к нему я изначально не мог. Но должен был терпеть и улыбаться, чтобы со временем вывести на чистую воду, разрушить его прибыльную концессию, перекрыть канал поставки оружия одуревшим от безнаказанности и лютой злобы к иноверцам исламским фанатикам. И сделать это я должен был даже не по долгу службы, а по совести. Так что никакой он мне не друг, и даже его смерть ничего не изменила: это по-прежнему враг, и притом из тех, которые никогда не смогли бы заслужить прощение.

Конечно, не один Бот занимался таким подлым ремеслом. Наверняка были и есть до сих пор негодяи крупнее его. Если потребуется втереться в доверие ещё к кому-то из этой омерзительной братии, чтобы препроводить пару-тройку душегубов сюда, на это бескрайнее зелёное поле, усеянное одуванчиками, я снова буду готов к подобной неприятной миссии. Как бы мне ни было противно или тяжело. Это не жестокость, это необходимость и милосердие к тем, кто становится их мишенью.