А вчера была пицца с сальмоном в пиццерии, она же – бильярдный клуб.

Зато сегодня Рон Йейтс (помнишь журналиста, четырежды номинированного на Пулитцеровскую премию, который и предложил мне этот треклятый курс) пригласил нас на ланч в ресторан Timpone’s. Ночью не могла спать от страха, что буду нема как рыба, и они все увидят, что я ни бум-бум, и будет позор и провал. Молилась, чтобы как-нибудь обошлось. Обошлось. Рон, высокий и крепкий, похожий на журналиста из американского кино, ужасно обаятельный, тип старика Хэма, только помоложе. Его сопровождала симпатичная дама по имени Нэнси, профессор, занимается восточноевропейским радиовещанием. Четвертой была Даша. Рон разулыбался, увидев меня, даже обнял и прижал к себе, но они все тут улыбаются, как тебе известно. Впрочем, это гораздо приятнее, чем ежели бы вас встречали с натянутой физиономией, как привыкли в нашем отечестве.

Даша и Рон общались наперебой, Нэнси вставляла вопросы, которых я не понимала, но храбро бросалась отвечать и так же храбро задавала свои, заикаясь и помогая себе жестами.

Одновременно уписывала стейк с салатом, а с целью расслабиться попросила принести себе кампари со льдом и содовой.

Все прошло сносно, если не считать разговора про русский чайный дом, в который я встряла со словами, что у моей подруги Бетти в Чикаго тоже есть русское телевидение. Когда мы уже сели в машину, чтобы ехать домой, великодушная Даша оценила мое поведение как приемлемое. Я же умирала со смеху, вспоминая, как перепутала tea и TV. Впредь следует быть внимательнее.

До ланча мы опять посетили университет и опять заполняли какие-то формы. На этот раз Даша была занята с ксероксом, а я осталась наедине с тем самым лысоватым, но приятным Робом и компьютером, который то и дело выдавал error, то есть ошибку, и мы начинали все сначала. Я ничего про себя не помнила и не знала, кроме даты рождения и того, что окончила Московский университет. Роб сочинил некоторые данные за меня и вместо меня. Мне дали таинственный login, я должна была, пока Роб отвернется, написать какие-нибудь загадочные буквы, чтобы это стало моим личным паролем. Я позвала Дашу, и мы сходу написали nikolaev, а компьютер зашифровал это слово звездочками. После чего Даша крупно написала его на листочке для памяти, и Роб видел!.. Ой, что будет, что будет!

Вчера не удержались и поехали в T.J.Maxx. Это такой магазин, где распродают единичные фирменные вещи, оставшиеся от партий, ставя более низкую цену. За пять долларов купили мне нечто очаровательное черного бархата. Даша страшно сокрушалась, что я не привезла свой итальянский костюм и вообще никаких нарядов. Чтобы не огорчать ее, надела на ланч с Роном новую вещь, а под нее поместила вологодские кружева (шерстяные), так что в глубоком декольте образовался ошеломительной красы воротник. Надо взять наряд на вооружение в Москве.

Заговариваю сама себе зубы, а между тем, среда неумолимо приближается.

Целую.

20 января

Миленький, вот я и дома, после японского ресторана (название типа Кикиморы), после первого урока в Грегори-холл (здание, где помещается департамент журналистики) и послевкусия всего, чем, как тебе известно, отдает рефлексия. Сначала дело было недурно. Студентов пришло 18 штук, оратор был спокоен и величественен, ровно в шесть поднялся со стула и начал с выражением читать текст, который знал почти наизусть, так что мог отрываться от страничек и смотреть – тоже с выражением – в ясные молодые лица. И тут оратора подстерегла маленькая западня. Один мальчик смотрел безотрывно и беспрерывно улыбался, так что оратор стал думать: а чего это он улыбается, а не ироническая ли это усмешка, а не имеет ли она в основании скепсис по поводу его, оратора, речи? Короче, некоторое беспокойство, овладевшее оратором, мешало ему упиться собственным красноречием и сосредоточиться, раздваивало внимание, вносило сомнения и, в конце концов, заставило поторопиться, отчего вступление, рассчитанное на 20–25 минут, уже через 15 минут подошло к финалу. Что делать дальше? Дальше имелся замысел поднять с места каждого студента, чтобы с умным видом выслушать, как зовут, чем интересуется, что хочет получить из предлагаемого курса. Пока студенты называли себя и отвечали на заданные вопросы, сделалось ясно, что все слушали оратора внимательно и серьезно, даже с уважением, включая мальчика, который продолжал улыбаться, потому что таково было устройство его физиономии. То есть ощущение, что все приготовленное и произнесенное примитивно, плоско и отдает общими местами, казалось теперь не столь бесспорным. Настроение оратора поправилось, однако ненадолго. Беда в том, что, привыкнув к американской четкости и деловитости, каждый студент потратил на представление себя не более двадцати секунд (совсем другое, чем русский студент в аналогичной ситуации). И уже минут через пять или семь опрос себя исчерпал. На предложение задать вопросы последовало скромное молчание. Таким образом, занятие продолжалось минут 20 – вместо положенных трех часов! А в запасе ничего. Поулыбавшись друг другу, мы расстались до следующей встречи. Лишь пара студентов, знающих русский, остались на несколько минут для пустяшных личных разговоров.