Она выдержала паузу, затем наклонилась чуть вперёд.

– Вы правы, я действительно держу под контролем всё, что касается МОЕЙ работы, – сказала она выразительно, медленно, объясняя что-то очевидное твердолобому оперативнику. – Поэтому надеюсь, что и вы сможете соблюдать определённые правила, пока мы работаем вместе.

Его взгляд задержался на ней дольше, чем нужно, но он не ответил. Варвара видела, что он не собирается извиняться или менять своё поведение. Её раздражение усилилось, но она подавила его, решив не вступать в бессмысленные перепалки.

Несколько минут они сидели в напряжённой тишине. Варвара вернулась к изучению материалов, делая пометки в блокноте, но ощущала, как Санин продолжает наблюдать за ней. Она догадывалась, что ему нравится проверять её терпение.

– Ладно, – сказал он вдруг, нарушая тишину. – Где мы начнём?

Она подняла глаза. Её лицо оставалось непроницаемым.

– С анализа координат старых маршрутов, – повторила она, возвращаясь к своему прежнему тону, без льда в голосе. – Я уже подготовила запрос в архив. Нужно понять, почему именно это депо. Что связывает его с погибшим и… со следами, которые мы нашли.

Санин кивнул, но в его взгляде всё ещё сквозила насмешка.

– Значит, всё же сначала бумаги, потом поле? – уточнил он.

– Именно, – ответила его напарница, уже не скрывая сарказма. – И, пожалуйста, не тратьте моё время на очевидные вопросы.

Санин хмыкнул и больше ничего не сказал. Он явно наслаждался тем, как её раздражение нарастает, но Варвара знала, как сдерживаться. Сейчас главное – дело. Всё остальное было второстепенным.

Следует отметить, что Санин только недавно вернулся с войны. О том, где именно он был и что видел, он говорил редко, а если и говорил, делал это так, будто рассказывал не о себе, а о вымышленном герое из фильма или книги.

Его прошлое казалось затуманенным, словно сам он старался отгородиться от воспоминаний. Но в его настороженном и немного хищном взгляде иногда мелькала тень тех событий, которые оставили на нём незримую отметину.

Квартира Санина, расположенная на окраине города, была небольшой и почти пустой. Простая мебель, лишённая всякого изыска, книги на полке, несколько фотографий, которые он так и не повесил на стены. Там было тихо, даже слишком тихо.

Единственным источником звука был старый механический будильник, тикавший в углу на тумбочке. После возвращения он неохотно обустраивал это пространство, как будто не верил, что задержится здесь надолго.

Виталий жил один. Холостяк, не искавший отношений и не стремившийся к ним. Его прошлые попытки построить личную жизнь всегда заканчивались одинаково – либо его отсутствие, вызванное частыми командировками, становилось преградой, либо его молчаливость и нежелание говорить о своих эмоциях.

Однажды, много лет назад, была женщина, которая, казалось, понимала его без слов. Но их история закончилась так же тихо, как началась, оставив после себя лёгкую горечь, которую он больше никогда не позволял себе испытывать.

Его дни дома были однообразными. Утром он пил крепкий чёрный кофе, смотрел в окно на двор, где играли дети, или просто сидел, слушая радио. Иногда он выходил на пробежку, стараясь не терять форму, к которой привык за годы службы. В его шкафу висела аккуратно сложенная форма, которую он уже не носил, но не мог выбросить. Она была частью его, как и те шрамы – видимые и невидимые, – которые он привёз с собой.

В работе Санин находил своего рода убежище. Он был человеком действия, привыкшим к ясным целям и конкретным задачам. Его решения часто казались импульсивными, но те, кто знал его ближе, понимали, что за каждым его шагом стоит точный расчёт. Он не любил пустых разговоров и лишних формальностей, что делало его неудобным коллегой, но незаменимым в сложных ситуациях.