…Стоп.

Ксандер сморгнул. Цветущие деревья никуда не делись, хотя их ветки были гораздо ближе к его лицу, чем помнилось. Издалека раздалось юным голосом Исабель:

– Принц!

Иберийка возникла из-за осыпанного лепестками, будто снегом, куста, глядя на него внимательно и требовательно. Ей было десять лет, только десять лет, но их глаза были на одном уровне, и ветки вновь качались высоко над его головой.

– А я видел мантикору, – пробормотал он.

– О, мантикору? – глаза Исабель загорелись любопытством. – Дядя говорит, что они у нас не водятся, и я ни одной не видела, только на гравюре. Где ты ее видел? А у нее правда скорпионий хвост?

Грозный зверь впился когтями в камень над входом в абсурдную, невозможную тьму…

…разнежившийся зверь мирно развалился на солнце, и только ядовитый хвост чуть подергивается во сне…

…делай что положено…

Он потряс головой. В глазах прояснилось. О чем они говорили? Да… мантикора.

– Она красная, огромная, с острыми зубами и да, с хвостом скорпиона. Мы ездили в Амстердам в прошлом месяце, и там папа взял меня в зверинец своего друга, – Ксандер серьезно взглянул на девочку, как будто бы сомневался, что она способна его понять. Затем подумал и осторожно добавил: – Сеньора.

Иберийка вызывающе подняла подбородок.

– Драконы все равно лучше. Они сильные, быстрые и легко могут убить вас, если зазеваетесь. Один-два плевка огнем – и вы уже не вы, а кусок поджаренного мяса. Родная матушка не узнает. – Она оценивающе прищурилась. – Я хочу завтра отправиться в драконарий, но вы, если боитесь, можете остаться здесь.

Хорошо бы всех Альба съели драконы!

– Мне нечего бояться драконов, – сказал он с вызовом.

Исабель на несколько секунд задумалась.

– Моего отца съел дракон, – сообщила она наконец. – Он был чернокнижником, и очень глупым, и скрыл свои занятия от деда, чтобы жениться на моей матери и получить ее приданое. Глупый жадный чернокнижник. Но от дракона-то не скроешь. Он чует.

Монстр одобряет монстра. Все правильно. Все они тут такие. Сначала изучат и позабавятся, как с той мантикорой в зверинце, а потом…

…и жди.

– Ты ей соврал, что не боишься, – раздался из-за спины печальный строгий голос.

Он развернулся, не веря ушам, но так оно и было – Мориц!

Настоящий, живой, брат стоял прямо перед ним, чуть покачиваясь на каблуках, как всегда любил делать, укоризненно глядя из-под неровно отросшей челки. С минуту Ксандер пялился на него, пытаясь определить, не призрак ли он, но тут под каблуком хрустнул гравий, и он рванул вперед, споткнулся и буквально повис у брата на – настоящей! крепкой! – шее. Мориц тоже не выдержал, и улыбка тронула сначала уголки губ, а потом он уже ухмылялся во весь рот и стиснул его так, что чуть ребра не затрещали, а уж Ксандер сам вцепился в него не хуже устрицы.

– Ты живой? – выдохнул он в светлые волосы брата, точно такие, как он помнил: светлее, чем у него самого, и так же смешно щекотавшие нос.

Мориц промолчал.

– Ты был здесь? Живой? Нам сказали, ты…

– Умер, – глухо и безнадежно ответил брат на ухо, замерли его руки, хлопавшие по спине, и сердце Ксандера ухнуло вниз, как будто до того оно держалось именно в этих руках. – Так и есть.

– Но… – Ксандер до боли стиснул пальцы на худом плече брата. – Ты же…

– Я тебя ждал.

На этот раз промолчал Ксандер. Просто не знал, что на это сказать.

– А ты вырос! – с немного натужной веселостью сообщил брат, наконец разжав объятия и отодвинув от себя Ксандера на расстояние вытянутых рук.

– Почти как ты, – выдохнул Ксандер и запнулся, а Мориц помрачнел.

– Прости меня, – сказал он уже без всякой улыбки. – Так вышло, но… прости.