Я много лет работаю с курсантами и студентами медицинских вузов и, на мой взгляд, 30–40 лет назад значимость этого фактора была существенно ниже. Большая роль принадлежит преподавателям вуза. Одно время в нашей стране было распространено создание высших учебных заведений в маленьких провинциальных городках. Многим родителям хотелось, чтобы их дети имели возможность получить высшее образование, не уезжая в соседние крупные города. Но сама идея была абсурдной. Если филологии или математике еще можно научиться, имея в штате только хороших преподавателей (особенно сейчас, при наличии интернета), то научиться врачеванию таким образом просто невозможно. Нужна соответствующая база в виде лабораторий, анатомического театра, клиник и т. д. Кто будет преподавать студентам анатомию, физиологию, патологию? Для этого нужны специально подготовленные люди, которые смогут преподавать не чистую теорию, но и практику тоже. То есть студенты должны иметь возможность препарировать трупы, проводить эксперименты, (в том числе и на животных), работать в лечебных учреждениях, оснащенных современной аппаратурой, принимать участие в операциях и др.

Я видел такой, с позволения сказать, «медицинский институт» в небольшом дагестанском городе Дербент. Он располагался в нескольких приспособленных под учебные классы комнатах и не имел практически никакой базы, но несколько лет готовил будущих медицинских работников, естественно, на платной основе. Подобных «вузов» в маленьком Дербенте оказалось сорок четыре, большинство из них считались филиалами московских вузов. Медицинский, к счастью, был только один. Вскоре, правда, это безобразие ликвидировали, однако какая-то часть бедняг-студентов умудрилась получить врачебные дипломы. Я думаю, что количество врачебных ошибок у такой категории врачей должно сильно отличаться даже от числа ошибок у выпускников государственных вузов среднего уровня, и не в лучшую сторону.

Военно-медицинская академия существует как учебное заведение с 1798 года. Большинство других медицинских учебных заведений и близко не имеют такой истории. Отсюда – сложившиеся традиции. Кроме того, в академии за это время сложилась великолепная материально-техническая база для обучения любым медицинским специальностям. Мы все изучали реально. На физиологии препарировали лягушек – каждому по лягушке. Были занятия, где препарировали и изучали физиологические механизмы у кошек – одна на группу из 12–14 человек. Анатомия изучалась только на реальных препаратах и трупах. Причем кадавер выдавался также один на группу (а не один на весь курс). В рамках полуторагодового курса топографической анатомии и оперативной хирургии не менее 4-х раз проводился совершенно реальный операционный день, где мы сами под руководством преподавателя выполняли, например, резекцию кишки у собаки. Кто-то был оператором, кто-то ассистентом, кто-то выполнял роль операционной сестры, то есть так или иначе участвовали все. При этом все было по-настоящему. Стерильная операционная, живая собака (тоже одна на группу из 12–14 человек), реальный наркоз и реальная резекция кишки. Скажите, пожалуйста, в каком еще вузе такое было возможно? Думаю, ни в каком, или же в единичных московских.

Клинические дисциплины тоже преподавались совершенно конкретно, на примерах пациентов, которые проходили лечение в клиниках академии. В нашей стране медицинские институты, как правило, не имели и не имеют своих клиник, а обучение происходило на базе больниц, с которыми устанавливали договорные отношения. И нередко возникали споры между преподавателями и практикующими врачами. Да и к преподавателям многие «практики» относились скептически. В Военно-медицинской академии же все по-другому. Весь лечебный процесс лежит на преподавателях. На клинических кафедрах нет «чистых» преподавателей. Обычно самые опытные хирурги – те же преподаватели. Начальник кафедры одновременно является и начальником клиники. Отсюда и отсутствие конфликтных ситуаций с больничным начальством.