Мне приходилось встречать европейцев, долгие годы проживших в Африке, и у них даже от пустяковой причины что-то вдруг ломалось внутри, какой-то точный прибор, вроде гирокомпаса, позволявшего держать курс. И человек начинал стремительно опускаться, терял интерес к окружающему, начинал пить. Болезнь тропиков, усталость. Барри в Африке двадцать семь лет.

Кристина вкатила столик с напитками и ведерком со льдом.

Дэвис оживился.

– Стефан, может, сварить кофе? – спросила Кристина.

– Пожалуй.

– Мне иногда кажется, Стефан, что вы притворяетесь… Для чего, дьявол вас раздери, вам нужна роль подвижника? Неужели вы не видите, что мир катится в преисподнюю? Африка есть, но и она скоро погибнет. Вспомните пророческие слова Нейбергера: «В конце концов удушливый туман, пропитанный дымом и копотью, окутает всю землю, и цивилизация исчезнет…»

– Признаться, Барри, мне больше по душе оптимизм Шарля Николя.

– Николь – идеалист. Мой сын тоже был идеалистом. Его убили выстрелом в упор. Боже мой, что происходит в мире! «Красные бригады», террористы, мальчишки-студенты, воюющие с регулярными войсками, мафия, наркоманы… Где милосердие, Стефан?

Девис умолк.

Нужно было срочно менять тему разговора. Я спросил:

– Скажите, Дэвис, что за человек Торото? Ему можно доверять?

Дэвис некоторое время молчал, пристально разглядывая что-то на стене, потом заговорил ровным, лишенным окраски голосом:

– Торото – толковый парень. К нему благоволит президент. Говорят, Торото его внебрачный сын. Мать Торото – женщина богатая: бензоколонки, плантации кофе и прочее. Учился в Лондоне. Хороший, насколько я могу судить, специалист. Придерживается умеренных взглядов. Господи, как мне все надоело! Политики отняли у меня сына, Стефан… Будь они прокляты!

Барри что-то еще бормотал, а я вдруг вспомнил, как однажды в Гвинее возвращался из госпиталя и у моей машины отказал двигатель. Приближался вечер. Вокруг – ни души. Только обезьяны орали и швыряли в меня камнями. Перспектива заночевать на обочине дороги не из веселых. И тут вдруг появился «лендровер» Дэвиса. Как я обрадовался, когда он выскочил из машины и торопливо направился ко мне! На вопрос, как он узнал, что я тут застрял, он ответил: «Интуиция, Стефан… Здесь, в Африке, сам понемногу становишься африканцем».

«Барри болен… Не обращайте внимания на его слова, Стефан», – сказала Кристина, когда я усаживался на сиденье «пежо». В полусвете надвигающегося тропического вечера на лице ее четче прорезались морщины, в волосах отсвечивала седая прядь. А рядом возник Барри Дэвис, превратившийся в брюзжащего старика. Я с трудом удержался, чтобы не взглянуть на себя в зеркало заднего обзора, тем самым сохранив иллюзию, что я молод, не изменился, время просвистело у меня над головой, не коснувшись меня.

Приехав в отель, принял две таблетки снотворного. В отеле стояла кладбищенская тишина, и это подчеркивало напряженную жизнь там, за стенами, посреди влажной тропической ночи.

Иллюзия рушилась. Я лежал, ощущая свои сорок восемь лет, хроническую бессонницу, изжогу, периодические боли в сердце, каменную усталость, лежал, испытывая лишь одно желание – оказаться сейчас в Сокольниках, посидеть на скамейке, вдыхая запах молодой зелени. Снотворное все-таки начало действовать.

Проснулся я вялый, с чугунной головой. Две чашки крепкого кофе, выпитого в баре, несколько подняли настроение. Дождь, видимо, перестал только под утро. В огромной луже азартно плескались ребятишки.

«Тойота» стояла в условленном месте. Абачуга радостно встретил меня.

– Как поживаете, бвана?

– Лучше не бывает.