Все эти кажущиеся столь несовместимыми импульсы мы объединяем общим понятием «сдерживающе-отторгающего» образа действия. Фактически все основные модальности с одинаковым успехом могут служить для выражения как позитивного, так и негативного отношения. Следовательно, желание «держать» вполне может обернуться жестоким и разрушительным сдерживанием и воздержанием, но, с другой стороны, может сформировать паттерн «заботливого» поведения в смысле «иметь что-то» и «держаться за это». Точно так же воля к освобождению, желание «отпустить» может перейти в злокачественную форму, когда человек неспособен сдерживать свои разрушительные порывы, но, с другой стороны, может развить спокойное, ненапряженное отношение к жизни (что, пожалуй, лучше всего формулируется в оборотах типа «оставить в покое» и «не обращать внимания»). В культурном смысле эти модальности сами по себе не плохи и не хороши; их оценка полностью определяется тем, как они встраиваются в систему культурных ценностей.

Сложившаяся взаимная регуляция взрослого и ребенка подвергается новым суровым испытаниям. Если родители слишком строго или слишком рано лишают ребенка возможности свободно и постепенно приобрести навыки управления своим организмом, то они сталкиваются с удвоенным сопротивлением и удвоенным поражением. Ребенок, бессильный перед анальными инстинктами, и напуганный своими собственными ощущениями и родительским бессилием, вынужден искать удовлетворения в регрессивных или ложно-прогрессивных формах поведения. Другими словами, он возвращается к более ранним оральным привычкам, например, сосет большой палец и становится чрезмерно требовательным, своевольным и враждебно настроенным; проявляет излишний интерес к своим фекалиям (что позже перерастает в пристрастие к «грязным» словам); или претендует на полную aвтономию и способность со всем справляться самостоятельно, без посторонней помощи – что ему, конечно же, не удается.

Поэтому именно на второй стадии развития решается, каким будет личностное соотношение между миролюбием и злобным самоутверждением, между кооперацией и своеволием, между самовыражением и самоограничением. Самоконтроль и самооценка являются онтогенетическими источниками свободной воли. Предрасположенность к сомнению и чувству стыда вытекает из чувства неизбежности потери не только родительского, но и самоуправления.

Для развития чувства автономии совершенно необходимо неустанно укреплять чувство доверия. Ребенок должен твердо уяснить, что его вера в себя и в окружающий мир не может пострадать от его неистового желания настоять на своем, и только родители могут защитить ребенка в его неопытности и неосмотрительности. Окружающие должны поддерживать в ребенке желание «самому стоять на ногах», помогая ему справиться с новым для него ощущением «выставленности напоказ в глупом свете» (то есть ощущением стыда) и чувством вторичного недоверия. Это вторичное недоверие мы называем неуверенностью – неуверенностью как в себе, так и в своих руководителях.

Чувство стыда приобретается почти безболезненно, потому что наша культура характеризуется очень ранним «растворением» этой инфантильной эмоции в чувстве вины. Стыдливость предполагает осознание «взгляда со стороны» – другими словами, стыдливость предполагает самоосознание. Что-то, что должно остаться в тайне, теперь открыто всем взорам. Вот почему «стыд» так часто ассоциируется с тем состоянием, когда нас застали врасплох, ночью, а мы не одеты, и сердце у нас «уходит в пятки». Стыдливость очень часто проявляет себя в желании спрятать лицо или «провалиться сквозь землю». Предрасположенность к чувству стыда эксплуатируется во многих первобытных культурах, проповедующих «стыдливый» метод воспитания. В данном случае чувство стыда вытесняет значительно более деструктивное чувство вины, о чем мы поговорим несколько позже.