– Ах, ваше величество! – воскликнул кардинал таким вызывающим и в то же время дружеским тоном, что королева задрожала от ярости. – Вот доказательства моей невинности, – продолжал он, вынимая из кармана бумажник, а из него – сложенный лист бумаги. – Вот письмо королевы к графине Ламотт, в котором ее величество поручает мне покупку ожерелья.

Король взял бумагу, прочел ее, взглянул на подпись, затем, презрительно пожав плечами, передал письмо королеве. Она набросилась на него с необузданностью тигрицы, наконец нашедшей свою добычу, и, быстро пробежав бумагу, разразилась громким, гневным смехом.

– Да ведь это – не мой почерк и не моя подпись! – воскликнула она, устремив пылающий взор в лицо кардинала и указывая на письмо. – Как же вы, принц и человек, занимающий такой высокий пост, можете быть так невежественны, чтобы поверить, будто я могу подписаться «Мария-Антуанетта Французская»? Каждый знает, что королевы подписываются только своим именем; и вы один этого не знаете?

– Вижу, понимаю, – пробормотал кардинал, который под взглядом королевы побледнел как смерть и, шатаясь, прислонился к столу, чтобы не упасть, – я вижу, что допустил страшно обмануть себя.

Король взял со стола какое-то письмо и, протянув его кардиналу, спросил:

– Признаете ли вы, что написали это письмо ювелиру Бемеру, передавая ему от имени королевы тридцать тысяч франков в виде задатка?

– Да, государь, признаю, – убитым голосом ответил кардинал.

– Он признает? – сказала королева, скрипнув зубами и сжимая свои маленькие руки в кулаки. – Он мог считать меня способной на такую низость, меня, свою королеву?!

– Вы утверждаете, что купили бриллианты для королевы? – продолжал король. – Вы передали их ее величеству?

– Нет, государь, это сделала графиня Ламотт.

– От вашего имени?

– Да, государь, от моего имени; она также передала королеве квитанцию в уплате ста пятидесяти тысяч франков, которые я одолжил королеве для покупки.

– И какую же награду получили вы от королевы?

Кардинал колебался; но, все еще чувствуя на себе холодный, гневный, презрительный взгляд Марии-Антуанетты, он вдруг вспыхнул и, в свою очередь бросив на нее уничтожающий взгляд, произнес:

– Вы этого хотите, ваше величество? Я скажу всю правду! Государь, ее величество наградила меня за эту маленькую услугу по-королевски: она соблаговолила назначить мне свидание в Версальском парке.

При этом новом ужасном оскорблении королева громко вскрикнула и, прыгнув вперед, подобно львице, схватила своего супруга за руку и, сильно встряхнув ее, воскликнула:

– Государь, вы слышите этого государственного изменника, поносящего свою королеву? Неужели красная мантия может защитить преступника?

– Нет, не может и не должна! – крикнул король. – Бретейль, исполните свой долг, а вы, кардинал, осмеливающийся обвинять свою королеву, выйдите вон!

– Государь! – пробормотал кардинал. – Государь, я…

– Ни слова больше! – перебил король, указывая рукой на дверь. – Вон, говорю вам, вон!

Кардинал, шатаясь, направился к двери, отворил ее и снова очутился в зале, где, перешептываясь, смеясь и болтая, волновалась блестящая толпа придворных.

Вслед за кардиналом на пороге появился барон де Бретейль.

– Поручик, – громко обратился он к гвардейцу, стоявшему у дверей королевского кабинета, – именем его величества короля арестуйте кардинала де Рогана и отправьте его под конвоем в Бастилию!

Всеобщий крик ужаса встретил эти слова, раздавшиеся, подобно удару грома, среди этой беззаботной толпы. Затем наступила мертвая тишина. Все взоры устремились на кардинала, который без кровинки в лице, но с высоко поднятой головой гордо шел по зале. Молодой офицер, следовавший за ним с таким же бледным лицом, догнал его и, слегка прикоснувшись к его руке, с выражением глубокого горя сказал: