Кукушка подбежал к автобусу и, сверившись с секундомером, выпалил:

– Пятьдесят четвёртый на восемь, тридцать шестой – шесть!

Водитель пошарил в лотке с мелочью и протянул десять рублей. Кукушка спрятал монетку в карман и, когда автобус отъехал, щёлкнул секундомером. За стеклом стали складываться цифры.

Он странный был, этот секундомер. Не секундомер даже, а секундомеры: три прибора, смотанных скотчем в увесистый блок. Когда автобус приезжал на конечную, парень щёлкал кнопкой и сообщал водителю отставание от конкурента. Таких уличных диспетчеров называли кукушками – обитателями конечных кольцевых остановок, где в мороз и жару считали дорогие секунды.

Кукушке было уже за тридцать, но, несмотря на годы, к нему относились как к парню – высокому, крепкому и с тем рассеянным лицом, какие можно встретить на паперти. Ноги его были тонки и длинны, скруглённые плечи сутулились, и потому странно, как у цапли, выпирал живот. Кукушка был преисполнен той неопасной силы, которую никто не берёт в расчёт, ибо ясно – не будет применена. С утра до вечера он слонялся по остановке, щёлкал секундомерами, стучался в кабины и загибал пальцы согласно понятным только ему цифрам. К вечеру сетчатый жилет с кармашками оттягивала мелочёвка, живот казался ещё больше, и Кукушка степенно подходил к уставшим водителям как ещё один труженик. Он незаметно становился рядом и жалостливо просил:

– Люди, ну не курите, а?

Похожие на окурочки водители не спешили затаптывать сигареты. Кукушка, распахнув простое лопоухое лицо, начинал пугать:

– Здесь однажды дизель натёк. Кто-то бычок щёлкнул – и всё! Автобусы погорели!

Когда и это не помогало, Кукушка молил:

– Аваг, ну скажи им!

И тогда старый водитель Аваг выдыхал в печальные седые усы:

– Мужики, давайте уважим.

Сигареты уже были докурены и потому со смешком отправлялись в урны. Ликующий Кукушка вышагивал на длинных ногах:

– Не надо курить, люди. Курить – жизни вредить!

Зимой Кукушка напяливал прохоря, в которых ходят на охоту или стоят за уличным прилавком, летом щеголял в носках и сандалиях. Сетчатый жилет бренчал поверх то рубашки, то истрескавшейся дублёнки. За год смотанные секундомеры обрастали грязной чёрной паршой.

Аваг рассказывал, что Кукушка тронулся от того пожара. Молодой водитель только встал на линию – и сразу же лишился автобуса. Кукушка ещё долго крутился возле подпалины, но за руль сесть так и не решился. Вскоре он объявился на остановке – с секундомерами. Город делила одна из могучих сибирских рек, улицы перекинулись через неё путепроводами и мостами, грохотала железка, и на многих маршрутах царила сущая неразбериха.

– Восьмёрка – три! Только что ушла!

Водитель новенького красного автобуса даже не повернул головы. Кукушка стукнул в дверь, затем – ещё и уже хотел было сунуться с другой стороны, как из кабины гаркнуло:

– Да затрахал ты со своим временем! Я тебе сколько раз говорил – во!

И свирепого вида водитель показал навигатор:

– У меня все твои цифры бесплатно бегают! Все маршруты! Так что завязывай попрошайничать.

От обиды Кукушка начал заикаться:

– Я… я… я на сме-не!

– На какой смене ещё? – бушевал водитель. – Ты бы лучше на линии шуровал, о крысах предупреждал. Польза была бы. Вон, на Машку вчера за недостачу акт составили.

Из салона вывалилась женщина той властной дородности, что неминуемо влечёт в кондуктора:

– Олег, ты опять Кукушечку достаёшь? Пойдём, милый, я тебе булочку куплю.

– Я сам могу!

И Кукушка затряс гремливым жилетом.

– Сам-сам, – улыбнулась женщина.

Под смешки водителей Кукушка проследовал за Машкой в кафе.

– Кукуш, где невеста твоя? – ехидно крикнул Олег.