– Думаешь, он помнит? – с сомнением поинтересовалась Рая.

– Ну ты спроси. Да он вообще все помнит.

– Кроме уроков.

Повода для споров не было. Все правда – и помнит, и кроме уроков. Но жена все равно заспорила:

– Ну как это песню как стих рассказывать? Видно же, что песня.

– Только, только, только, только этого мало, – процитировал я. – Тарковский, между прочим.

Не убедил, похоже. Во-первых, Нурыч, надеюсь, и не знает, что такое Ротару. Надо же хоть на что-то надеяться. Во-вторых, ну Тарковский, ну и что? Стыдно – не стыдно, но если ничего, кроме «только этого мало», у поэта не знаешь, то и цитировать не след.

Но исходные условия-то остались – времени и ресурсов мало, танцуем с тем, что есть.

Сначала танцевали под «Звездопад». Это такой альбом «Гражданской обороны», классики «сибирского панка», который всегда любил поковыряться в прошлом. Егор Летов, как наиболее видный представитель этого течения, был особенно активен в этом направлении и перепевал старые советские песни еще в 80-е, задолго до того, как это стало модным новогодним трендом. Правда, тогда он делал это с издевкой, упираясь в гимны Сталину, туповатые речовки и дембельские трехаккордные полотна. Были, конечно, исключения типа «Тумана» из «Хроники пикирующего бомбардировщика» – она у Летова получилась сильно лучше, чем оригинальное исполнение в фильме. Но исключение – оно и есть. Летов вон и «Черного ворона» роскошно спел – но не его же Нурычу декламировать?

К «Звездопаду» Летов подошел всерьез, как к потерянной родине. Подобрал или малоизвестный материал вроде Анчарова, или проходную для Окуджавы «Песню красноармейца» из никакого фильма «Кортик» (фильм по Рыбакову был не один, и каждый был никаким), либо затасканные и вышученные за сорок лет эстрадные номера – «Город детства», помню, еще Майк Науменко обстебывал («А кассирша Эдита Пьеха отвечает: “Бильетов не-ет”»). И спел мощно, на нерве, душе под дых.

Я этот альбом слушал часто, семья тоже – куда ей деваться-то. Вот Нурыч и запомнил. Все. Нет проблемы. Ай да мы.

А вот ни фига не «ай да». Я принялся вспоминать трек-лист альбома и предлагать Рае варианты. Но как только она осведомлялась у сына: «Нурислам, ты “Вслепую пушка лупит” помнишь?» – я тут же заявлял:

– Ой, не пойдет…

– Почему?

– Ну при чем тут красноармейцы?

– А что? Красноармейцы. Очень хорошо.

– Замечательно просто. Кто у него в классе знает, кто такие красноармейцы? И учительница повесится. Потом, Окуджава же умер. Или это неважно? Что значит современный автор – что он жив или что современник?

Попинав тему несколько минут, мы с Раюхой ни к чему не пришли. Двинулись дальше по трек-листу – и ничего не нашли.

– Да ну на фиг, – сказала Рая. – Давай лучше Заходера или Успенского. И детские, и их он учил хотя бы.

– Ну давай, – сказал я и отрубился.

Минут через пять перезвонил, чтобы уточнить, все ли живы. Выяснилось, что пока да, но без гарантии. Нурыч помнил множество стихов, в том числе довольно разухабистых («Сидел на ветке дятел, досиделся – спятил, схватил мою подушку – раз-лох-матил. Вот сижу теперь я, собираю перья»), но предлагать их ладно бы классу – учительнице в качестве образца современной поэзии было странно. Хотя Нурыч был готов, конечно. Пока мы беседовали с Раюхой, в трубку то и дело врывались слабомелодичные завывания на тему советской патриотической песни 60-х. На два голоса – Динка в меру легких подтягивала.

Это меня не сбило, а накрыло сенью мысли.

– Во! – сказал я.

– Чего? – настороженно спросила Рая.

– «Лошади умеют плавать…»

– Да? – с сомнением сказала супруга.

– Ну. Стих классный, запоминается махом.