– Выходи, не бойся, будешь курить?

Леля вышла за Светкой на темную прокуренную лестничную площадку. Лампочка светила где-то этажом выше. Вообще Леле нравилось такое хулиганство, она уже умела курить взатяжку и не кашлять. Они не раз таскали сигареты у Иришкиной мамы, у которой в верхней секции стенки лежали целые блоки Pall Mall и Marlboro, а початые пачки валялись по всей квартире. Они курили под открытой форточкой на кухне, когда никого не было дома, а мама, вернувшись вечером, не замечала ни запаха, ни пропавших из пачки сигарет. Ей всегда было не до того. Очень красивая и всегда одетая по последнему писку моды, как может позволить себе только работник торговли, она развелась уже с двумя мужьями и снова строила личную жизнь. Лелю ужасно мутило от каждой затяжки, но азарт запретного, взрослого удовольствия был сильнее тошноты и «карусели» перед глазами. Тем более что с каждым разом мутило все меньше. Леля уже было сказала Светке «давай», но вдруг почувствовала, как у нее заныла прооперированная гайморова пазуха. На лестнице было невыносимо холодно, и Леля попятилась назад:

– Нет, слушай, тут дубак, как на улице!

– Ну а че делать-то, вариантов нету, – резонно заметила Светка.

– Я тебя там подожду, – прижав ладошку к лицу, сказала Леля, – а то застужу все на фиг.

– Ладно, я быстро!

Леля вернулась в темный коридор и увидела, что дверь мужской умывалки распахнута настежь. Оттуда лился яркий свет, раздавался плеск воды и резкое, отрывистое фырканье, как будто там купали коня. Леля сделала еще пару шагов. Согнувшись над раковиной, голый по пояс, там умывался Зоригто. Он, отчаянно кряхтя, плескал пригоршни воды себе на шею, спину и плечи. Вода стекала по выпуклым мышцам и собиралась в ложбинке вдоль позвоночника, убегая дальше вниз. Резинка его красных адидасовских штанов намокла и потемнела. Зорик выпрямился, снял с крючка у раковины белое вафельное полотенце и, перехватив его другой рукой сзади наискосок, стал вытирать спину. Его бицепсы и трапеции ходили ходуном под смуглой чистой кожей, а в подмышке торчал кустик черных волос. На мгновение Лелю словно обожгло током – ей показалось, что Зорик увидел ее в зеркало. Она отпрянула назад и, в ужасе метнувшись к соседней двери, заскочила в женский туалет. Сердце бухнуло прямо в ушах, и от внезапного жгучего стыда у нее чуть не выступили слезы.

«Блин! Я вообще не собиралась подглядывать! И нечего было открывать настежь дверь. На то она и дверь, чтоб закрывать ее за собой. Козел!»

Леля заглянула в ближайшее зеркало и увидела свои большие, округлившиеся в панике глаза. Она посмотрела на себя еще несколько секунд, и ей стало смешно. Леля наклонилась поближе к зеркалу, с удовольствием отметила, что на лбу нет никаких прыщей, выпрямилась, поправила высокий хвост на макушке, потуже завязала на талии поясок халата, услышала, как открылась дверь с лестницы, и, выдохнув, вышла навстречу Светке. Зорика в умывалке уже не было.

Наутро Леля проснулась оттого, что в палату вошли сразу две медсестры и доктор, Александр Цыренович. Сначала она вообще не поняла, где находится, но тут же вспомнила весь вчерашний день и как они, лежа рядышком, шептались перед сном со Светкой. И что никто не делал им замечаний, потому что в сравнении с храпом Евдокии Кирилловны и плачем Аюны их болтовня была сущей ерундой.

– Что-то случилось? – спросила она свою восседавшую на уже застеленной кровати и вполне бодрую подружку.

– Ничего не случилось, это же обход! Всегда так по утрам, – доплетая рыжую косу, отозвалась Светка.

Делегация в белых халатах подходила к каждой кровати, Александр Цыренович задавал женщинам вопросы, что-то говорил сестрам, они записывали.