Мужчина вскрикнул от боли. Никогда прежде не слышал я такого страшного крика. От него леденило душу и сердце замирало в груди. Корчась на кресте, он мгновение спустя отчаянно выгнулся телом так, что хрустнули позвонки. И тут же безвольно обмяк на гвоздях, казалось, лишившись сознания.

– Молись же, несчастный. Или будешь забит до смерти!

– Отче, иже еси на небеси, – плача, затараторил слова молитвы мужчина.

– Аллилуйя, – тотчас же проорал главный.

И снова оглушительно пропели кнуты, и две кровавые полосы, крест-накрест с первыми, появились на теле попутчика. Чудовищный вопль, а затем прервавшаяся было молитва возобновились опять.

Пытка продолжалась в течение нескольких страшных минут. Кнуты опускались на тело распятого с убийственной постоянностью, словно согласуясь с ритмом какой-то ритуальной мелодии. Они рвали тело мужчины в клочья, превращая его в кровавое месиво, и зал наполнялся тошнотворным запахом скотобойни. Сдирая кожу, кнуты обнажали гнойно-жёлтые пласты жира и багровые переплетения мышечной ткани, пока наконец в разверзнутых ранах не показались рёбра и склизкие нити кишок.

Казалось, это обезображенный труп, но не живое создание, однако мужчина продолжал не переставая молиться. Только вместо криков и страшных стенаний, с которыми из охрипшей глотки его вырывались святые слова, пришло неразборчивое мычание, становившееся с каждой секундой всё тише и отрешённее. Боль, по-видимому, была такой сильной, что, подобно ультрафиолетовому лучу света, вышла за пределы человеческого восприятия, и мозг несчастного перестал её регистрировать. Во всяком случае, я искренне в это верил, ведь мне предстояло пройти через те же самые муки. Милостивая природа должна была предвидеть те невыносимые пытки, которые способно применить одно существо по отношению к другому, и избавить его от ненужных страданий.

Но вот в глотке мужчины что-то забулькало. Он стал задыхаться. Кнуты опустились на его тело ещё раз. Однако распятый даже не вскрикнул. Молитва прервалась, и его голова безвольно упала на грудь.

– Аллилуйя, – проорал рептилоид, и двое служителей, те, что били мужчину кнутами, взявшись за массивные дужки, подняли чашу с кровью и поднесли её к кафедре, предлагая главному отведать деликатес первым.

– Наступил час пиршества, братья! – продолжал тот, обводя зал ничего не видящим от религиозного экстаза взглядом. – Пусть этот квантовый сок, наполненный питательной силой веры в чудесное, скрасит наше полное трудов и лишений существование красками ярких эмоций. Аминь!

Приняв чашу из рук прислужников, он отпил кровь, но, едва успев вернуть им сосуд, упал на пол, забившись в припадке блаженства. Толпа одобрительно зарокотала. Рептилоиды что-то с восторгом шептали друг другу, кивая в сторону главного. Некоторые зааплодировали. Тем временем прислужники поднесли чашу к столу. Они по очереди давали братьям напиться и, когда те падали как подкошенные, заходясь в приступе эпилепсии, шли дальше, обходя зал по кругу. Они не обделили ни одного товарища и последними отпили из чаши сами, последовав в нирвану за остальными.

Кайф от крови длился дольше, чем от валюты. Минут двадцать, не меньше. И всё это время десятки полулюдей-полуящериц бились в конвульсиях, пуская слюну, пукая и испражняясь. Это был наркотический приход чистой воды, и в сознание рептилоиды приходили медленно и тяжело. Заблёванные, обгаженные собственными экскрементами, они поднимались на ноги, постанывая и хватаясь за головы, как с дикого бодуна. Похоже, попутчик мой был крепким орешком и пришёлся им не по вкусу. Слабое, конечно, но утешение. Мне оставалось надеяться, что после меня они не смогут подняться неделю, проклиная день, когда испытали первый приход, а половина вовсе сдохнет в страшных мучениях, как если бы укололась порошком Dosya вместо чистого героина.