Вдоволь насладившись результатами своей пылкой речи, Егор рявкнул так, что перекричал все людское негодование.

– Молчать. Хватит!

Собрание стало затихать, еще изредка огрызаясь воплями и поддевками, но, глядя на сурового комиссара, замолчало в нервном ожидании.

– В обвинениях друг другу вы здесь можете состариться. А нужного результата как нет, так и не будет. Я, как уполномоченный Советской властью, предлагаю назначить представителем нашей власти в Дубинино Ивана. Как твоя фамилия? – Обратился Егор к плюгавому.

– Неряхин, – закричали из большой толпы, опередив самого Ивана.

– Кто за то, чтобы представителем Советской власти в вашем селе был выбран Иван Неряхин, прошу голосовать.

Большая часть собрания вскинула руки, а несколько мужиков подняли обе руки, то ли в шутку, то ли в знак особого согласия.

– Большинство – «за», – огласил результаты Егор. – Влезай на подводу, – скомандовал он Ивану.

Неряхин неуверенно взобрался на телегу и, сгорбившись шахматным конем, встал рядом с Правдиным.

– Вот наша власть в лице Ивана, к нему обращайтесь со своими вопросами и сомнениями. Все революционные директивы, приказы и разъяснения нашей власти будут доводиться вам через него. Но это будущие дела. А сейчас предлагаю собранию признать следующих граждан кулаками.

Он достал из внутреннего кармана кожанки сложенный вчетверо листок и зачитал девять фамилий.

– Кто «за»?

Большая часть собрания, стоявшая напротив меньшей, подняли руки, все, кроме одного, того, кто за избрание Ивана тянул обе руки.

– Ну вот и хорошо, – подвел черту Егор, – документально оформим решение позже.

– Ну что, Колюша, предали тебя горлопаны? – Обратился Варлам к человеку, стоявшему в противоположном лагере и голосовавшему, как и большинство, за Неряхина. Все тоже большинство и назначило этого человека кулаком.

Толпа от него сразу же отступила, как от прокаженного, оставив бедолагу в одиночестве. А он продолжал стоять, понурив голову, меж двух непримиримых лагерей, будучи, в свою очередь, для тех и других чужим и ненавистным.

– И еще неувязочка у тебя, комиссар, – не унимался непокорный Варлам, – ты сына моего убиенного зачислил в кулаки.

– Значит, отвечать за сына твоего будет его жена, – жестко ответил Егор.

– При чем же здесь она?.. – возмутился Скоробогатов.

– А при том, что является наследницей кулацкого хозяйства.

– Не согласен я…

– Твоего согласия никто не спрашивал и спрашивать не станет. Односельчане признали тебя кулаком, если ты чего не понял, я тебе растолкую. Ты – враг Советской власти, середнякам и беднякам, а также Всемирной Революции, и шлепнуть тебя могу на этом основании тот же час. Я имею такие полномочия. Но я пока этого делать не хочу, мне нужно отправить хлеб на станцию. А если ты или еще кто, – оглядев меньшую часть собрания, – будут мне мешать, то навлекут на себя и свои семьи всю карающую силу нашей справедливой Советской власти.

– Да, если че, мы их спалим к чертовой матери, – встрял в разговор новоявленный начальник.

Большая часть собрания одобрительно зашумела, а Егор, похлопав Неряхина по плечу, добавил:

– Давай, товарищ Неряхин, наводи порядок в своем селе. Советская власть тебе в помощь будет.

Легкость, с которой удалось загрузить подводы хлебом, поддержка большинства селян, назначение представителя власти, окрыляло Егора. Мыслями он был уже в следующем селе, в следующем году, в будущем, сильном и мощном государстве, где все понятно, справедливо, полезно. Осенний день быстро съеживался, уступая место туманным сумеркам.

Три телеги, выделенные Всеволжским, были загружены доверху, но Егору хотелось перевыполнить план. Для этого он взял еще две подводы у раскулаченных крестьян, обещая вернуть и коней, и телеги после поездки на станцию. Нежелание раскулаченных вступать в конфронтацию вселяло уверенность в собственные силы. Окрыленный успехом Егор решил немедленно отправиться на станцию, сдать свой первый обоз хлеба в укрепление Советской власти и мощи государства, совершенно забыв напутственные слова Всеволжского. Но все было решено, колонна везла хлеб голодающим рабочим Москвы и Питера. До станции было верст восемьдесят напрямик и больше сотни по главной дороге. Выбирать не приходилось, дорога каждая минута, каждая секунда делает твою страну слабей. Голодный рабочий не выльет пулю, не наточит штык, чтоб вонзить его в пасть мировому злу.