Териодонты сменили терапсид в поздней перми и благополучно дожили до конца страшных времен в среднем юре, став промежуточным звеном на пути к появлению первых млекопитающих в триасе (230—190 миллионов лет). Отличались подвижностью, сильными челюстями и развитыми клыками. У высших териодонтов зубы становятся многобугорчатыми.

Именно из-за последствий вулканической катастрофы у этого вымершего подотряда в конце перми наметился переход к теплокровности (гомойотермия или эндотермность), а прогресс в триасе закрепил характерные для млекопитающих особенности (вторичное нёбо, диафрагму, зачаточный волосяной покров). Включал в себя от 3 до 6 надсемейств. Типичный представитель иностранцевия, а промежуточным звеном между низшими териодонтами и млекопитающими станут цинодонты (латинское Cynodontia или «собачьи зубы»), сыгравшие важную роль в эволюции наземных позвоночных в конце перми и в триасе.

С конца триаса известно уже два вида первых млекопитающих. Хоть и мелкие, примитивные, но юркие и подвижные – триконодонты (лат. Triconodonta), симметродонты (лат. Symmetrodonta). Триконодонты не имеют продолжения среди современных млекопитающих. Получили своё название от трёх бугорков на зубах. Похожи были на крупных крыс, а это значит, что отличались известной приспособляемостью и выживаемостью.31

Та эпоха стремилась к гигантизму, горам мускулов, броне вместо кожи, а эти мелкие пожиратели падали, растительной пищи, яиц динозавров удачно закрепились на самом дне экологической ниши, подле лап жестоких чудовищ. Стоит запомнить, чем брали наши милые предшественники – пожиранием падали, остатками и крохами, упавшими с зубов безжалостных хищников. Довольствуйся малым и подожди чуть-чуть, как будто кто-то шептал им на ухо, твой час обязательно придёт.

В семидесятые годы русский биолог Л. П. Татаринов (1976) создал концепцию, получившую название маммализации териодонтов на основе своего же открытия; признаки млекопитающих появляются параллельно, независимо друг от друга в разных ветвях синапсид, терапсид и териодонтов путём накапливания в течении очень длительных сроков, исчисляемых десятками миллионов лет. И правда, господство на планете млекопитающим досталось спустя 200 миллионов лет после появления первых хищников, очень похожих на крыс.

Лидером в борьбе за выживание потомки зверозубого ящера так и не стали. Создатель положил камень на пути молодого хищника, об который он окровавил рёбра и, в конце концов, сломал себе шею – наступала эра динозавров.

Никто не знает, чем бы баловалась наука и как бы она потешала публику в ответ на извечный обывательский вопрос о временах оных, если бы не гениальность любопытного Ж. Кювье (1769—1832), который и воскресил, а точнее создал заново жернова теории катастроф.

В XIX столетии, просуществовав лет шестьдесят, она почти заглохла под ударами Ч. Дарвина и Ч. Лайеля, но в XX веке, сначала в Германии, а затем в США и Англии неожиданно стала нужной и полезной, и теперь редко кто обходится без неё, говоря о прошлом Земли.

И та группа учёных из США и Тайваня – руководитель Джессика Уайтсайд (Dr. Jessica H. Whiteside, University of Southampton), исследовавших вулканические тряски пермского периода, также прибегла к очень удобным лекалам теории катастроф, объясняя только ими изменения климата, вымирание большинства видов и неожиданное «хождение во цари» динозавров.

В XIX веке сторонники Ж. Кювье насчитали 27 «судьбоносных» потрясений. Сейчас ссылаются на исследования пяти глобальных климатических революций, каждая из которых за десять—тридцать миллионов лет кардинально меняла картину всего живущего на планете от докембрийской кислородной и ордовикской ледниковой до последней «астероидной». Последняя по времени умудрилась «прибить» класс динозавров и резко поднять вверх акции сторонников неокатастрофизма.