– Не знаю, что с ним. Тестостероновая буря, не иначе.

– Он к тебе подкатывал?

– Да нет вроде. Так, рассказал про Гибсон.

– Гибсон – это круто, – вздохнул Гриша, выводя меня из школьного двора. – А Резник – гиблое дело. Если привяжется, я ему врежу, но и ты на него не заглядывайся, а то скажет, что провоцируешь. Таких как он, лучше не задирать. Пусть думает, что мы с тобой встречаемся, и если он не отстанет, я с ним разберусь.

– Все и так думают, что мы встречаемся. – Фыркнув, я оглянулась, всё ещё чувствуя на себе пристальный взгляд Резника.

– Так подтверди!

Мы с Гришкой знали друг друга с пелёнок. Реально, с самых пелёнок, мамы клали нас в один манеж. Никакой романтики между нами и быть не могло, но для других это не было очевидно. Сосед был безответно влюблён в равнодушную одноклассницу, поэтому предложил стать моей ширмой. Я, не раздумывая, согласилась. Не то чтобы я подозревала Резника в романтических чувствах, но уж очень не хотелось повторения неуклюжей беседы в мастерской. От его внимания холодели кончики пальцев, а по телу бежали мурашки, и я не знала, нравится мне это или нет.

Склонялась к «нет».

После странной беседы в мастерской Резник вёл себя как раньше. Если он и собирался сыграть надо мной злую шутку, то ничего не вышло. Томных взглядов он на меня не бросал, только злые. Иногда толкал плечом, проходя мимо, пинал мою сумку и даже дёргал за хвост, как в первом классе. Но Гриша быстро положил этому конец.

Однажды, убедившись, что моего грозного защитника рядом нет, Резник поймал меня в коридоре и, пристально глядя в глаза, спросил:

– Григорий действительно твой парень?

– А как ещё бывает? Понарошку? – попробовала выкрутиться. Почему-то не хотелось врать, хотя другим одноклассникам я без зазрения совести солгала, что встречаюсь с Гришей.

– Может быть по-всякому. Ты его любишь?

Не сдержавшись, поморщилась. Ложь неприятно жгла язык. Взгляд Резника был строгим, почти учительским, и в нём читался заслуженный укор.

А ещё в его взгляде было что-то непонятное. Слишком сильное. И синее.

Синее и сильное.

– В нашем возрасте любовь – понятие относительное, – выдала снисходительно.

– Значит, не любишь.

– Какая тебе разница?

– Не было бы разницы, не стал бы спрашивать.

– Только не говори, что ты в меня влюблён! – Насмешливо фыркнув, я отвернулась от пристального синего взгляда и направилась на урок. Не верила, что Резник воспылал чувствами к моей скромной персоне. Скорее всё это было частью странной и очень неприятной игры.

– Нет, я в тебя не влюблён, – подтвердил Резник, догоняя меня и удерживая у самых дверей. – Знаешь, что я ненавижу больше всего? Ложь. Когда вместо того, чтобы сказать правду, придумывают игру. Ты лжёшь, Ника, причём бездарно.

Острый стыд превратился в багровые пятна на щеках, а следом пришёл гнев. Сильный.

– Что ты из себя строишь? – завопила я, вырывая локоть из цепкой хватки Резника. – Я тебе ничем не обязана. Наши с Гришей отношения – не твоё дело. Отстань от меня и больше никогда не приближайся!

Только сев за парту и отдышавшись, я призналась себе, что испугалась. Не Резника, а того, что чувствовала в его присутствии. Словно меня засасывает в трясину, а вокруг нет ни одной живой души, способной прийти на помощь.

Резник послушался, причём в буквальном смысле. Нарочито избегал меня, даже пересел подальше. Соседнюю парту занял сводный брат Данилы, Иван, умный парень, да и лицом не плох. На этом закончилось моё школьное знакомство с Данилой Резником, если не считать одного крайне неприятного инцидента перед самым выпуском.

Перед самым выпуском мы поставили спектакль «