– Марк, люди устали, ночью лагерь разбивать не будем, пусть отдохнут. Завтра до полудня мы должны достичь Геброна и атаковать. Надо усилить на ночь дозоры, место для ночевки выберешь сам, – Гай знал, что заместителю его приказ не понравится, так как приказ нарушал незыблемые устои тактики – при длительных остановках на марше, легион обязан строить временный лагерь, такой как положено – четырехугольной формы, с земляными валами и вбитыми в землю кольями.

Это – закон, и сейчас Гай, отдавая приказание на ночевку без лагеря, рисковал и этот самый закон нарушал. В вопросах соблюдения уставов Марк был твердолоб и не терпел малейшего отступления от заведенного порядка, но он был настоящий солдат и умел подчиняться.

– Есть, командир, – бесстрастно, как только мог, ответил Марк. Медвежьей, неуклюжей походкой он направился к младшим офицерам. Хоть он и был недоволен приказом Гая, но отдавал должное уму и военному искусству своего командира, понимая, что хороший отдых легиону необходим, как воздух, иначе вся эта затея с переходом через пустошь окажется бессмысленной. Переход этот был идеей легата, и Марк эту идею поддерживал.

Дело в том, что поход на Геброн, по единственной восточной дороге, привел бы к тяжелым стычкам с многочисленными отрядами местных, использовавших тактику партизанской войны, и своими уколами жаливших тяжелую пехоту легиона весьма успешно. Пробиваться по дороге значило терять людей в изнурительных бессмысленных мелких стычках и, самое главное, терять драгоценное время. Восстание должно быть раздавлено как можно скорее, ибо промедление с этим давало иудеям излишние надежды на слабость Римской империи и плохой пример остальным покоренным народам.

Испытанная римская тактика "выжженной земли" давала свои плоды. Методично уничтожая восставшие поселки и городки, ему удалось выдавить идумейских мятежников из провинции в соседнюю Иудею и прижать их на небольшом островке хрупкого оазиса в пустыне, около их последнего пристанища – города Геброн. Путь легиона был усеян остовами сожженных деревень и бесчисленными крестами на дорогах с распятыми иудеями.

Черная-черная азиатская ночь упала на землю, как брошенный траурный платок плакальщицы, и принесла долгожданную прохладу и отдых натруженным телам. Легион упал, как подкошенный, – неимоверный переход, жара, пыль и жажда сделали свое дело, высосав из людей их последние силы. Солдаты уснули прямо на голой земле, положив под головы мешки с амуницией. Тишина опустилась на равнину, и лишь редкие переклички усиленных дозоров нарушали ее, но и они не могли помешать тяжелому сну усталых бойцов.

А завтра, пройдя еще двадцать миль по пустыне, легион с ходу ворвется в Геброн и займет этот мятежный город – последний оплот восстания, ворвется оттуда, откуда его никто не ждет. Весь переход, задуманный легатом и осуществленный его солдатами, и должен был стать сюрпризом для собравшихся в Геброне остатков восставших иудеев или "идумейских варваров", как их презрительно называли римляне.

Гай Реций приказал не разбивать свой шатер и, лежа на земле, также как его солдаты, под открытым небом, глядел на его яркие, серебряные звезды. Небо тоже смотрело Гаю в глаза и что-то тихо говорило на непонятном наречии, успокаивая и убаюкивая, завораживая своей чистотой и бесконечностью. Звезды разворачивались боком, вставали под невиданными углами, вспыхивали, гасли, падали и поднимались. Римлянин никогда раньше не видел такого изумительного неба. Огромная и чарующая красота его словно распахнулась во всю свою ширь, сделалась больше и ближе, так что, казалось, сами боги заглядывают прямо в душу.