Бросив загадочную рукопись на стол, будто она обожгла мне пальцы, я подумал: что же это за колдовство, жертвой которого мне пришлось стать? А если это не колдовство, кто изобрел и исполнил столь жуткий розыгрыш? Естественно, все пути вели к торговцу зонтиками… Допустим. Но ведь если это он, то каким образом старик осуществил свою странную затею? Как он мог угадать и описать, чем я буду заниматься следующие после покупки десять дней? Нет, никому такое не под силу, текст можно было написать только после всего. И только один человек на свете знал, что я делаю, только один человек в течение этих десяти дней имел доступ к манускрипту, стало быть, только один человек и мог быть автором прочитанного мной текста. Но ведь даже и я сам ни разу не вынимал книжку из кармана шоссов!

Когда прошло первое потрясение, я снова взял книжку в руки и открыл, твердо решив найти объяснение мистификации, объектом которой стал, и сорвать маски с виновных.

Перечитал машинально последний раздел:

Бертран сказал, что господин де Порселе заплатит за работу позже: граф ведь не знал, что обувь уже отремонтирована, потому и не оставил нужной суммы.

Все точь-в-точь как было, все правильно, но на этот раз мое внимание привлекло нечто другое, чем раньше, – скорее форма, чем содержание. Я внимательно изучил книжку, рассмотрел потертую кожу обложки, пожелтевшую бумагу, чернила, которые, похоже, впитались в эту бумагу за много веков до нынешнего дня… Кроме того, я заметил, что обложка потерта неравномерно, словно кто-то, кто открывал книжку, хотел сразу попасть на последнюю страницу. Исследовав наклон букв, легкость штриха, я и сам перешел на эту последнюю страницу и только тогда понял, что, во-первых, в книжке не десять страниц, а одиннадцать и одиннадцатая девственно чиста, а во-вторых, почерк удивительно похож на мой собственный. Более тщательное сравнение привело меня к выводу, что они – почерк «писца» и мой – вообще не отличишь один от другого, и это окончательно вогнало меня в оторопь.

Мало того, что неизвестный был в курсе всего, что я делал, в курсе каждого моего шага, он еще и сумел описать мою жизнь, подделав мой же почерк, да как! Первоклассный специалист!

Однако, сколько ни думай, сколько ни ищи, во всем городе, кроме меня, не встретишь ни единого человека, имеющего именно этих знакомых, именно эти умения и именно такую способность к каллиграфии, какая позволяла именно так написать именно то, что написано на страницах книжки. И только один человек имел при этом к манускрипту доступ.

Я сам.

Захлопнув книжку и завязав кожаный ремешок, я отодвинул доску в потолке и сунул заколдованный предмет в тайник. Никто сегодня, включая меня самого, туда не проникнет. И вдруг мне повезет? Вдруг я таким образом смогу избежать участи, которую приготовил для меня торговец зонтиками?

Я вернулся в мастерскую и занялся делом. Энергия, покинувшая меня за последние дни, вроде бы отчасти вернулась, и это позволило мне к вечеру починить целую кучу – не счесть сколько – обуви.

Но мозг работал лишь наполовину, вторая его половина постоянно устремлялась вверх – ох как тянуло меня к книге, которая, хоть и находилась теперь вне поля моего зрения, становилась все привлекательнее, ох как трудно было сопротивляться! Поднимая взгляд к потолку, я иногда даже ловил себя на ощущении, будто вижу сквозь доски ее очертания.

Измученный силой эмоций и утомленный долгим рабочим днем, я лег спать раньше обыкновения, только все равно не мог уснуть и маялся в поисках ответов на вопросы, которые непрерывно ставила передо мной моя новая постоялица, и с трудом изгонял из головы причудливые гипотезы, невольно рождавшиеся в моем несчастном мозгу.