– Верю, – соврал Луис и сбросил вызов.

На плантации разобрались еще быстрей – оказалось, что горе-ремонтники попросту забыли подключить обратно какой-то кабель, поэтому техника работала некорректно.

«Что ж, одной головной болью меньше», – подумал Луис и, прыгнув в машину, покатил прочь.

Его уже ждали на стройке канала, которую местные в шутку называли Вечной: китайцы, обычно шустрые, провозились уже 5 лет, но работы шли аномально медленно. Причина, однако, была прозаична – происки ушлых американцев. Китайский канал изначально затевался, как альтернатива Панамскому, и дельцы из США, не желая терпеть конкуренцию, постоянно вставляли азиатам палки в колеса.

В долгой дороге призраки прошлого снова стали настигать дона Санчеса, а он упрямо отгонял их сигарным дымом, пытаясь растворить страх в никотине. Наверное, легкое раздражение в его речи заметил и Ксинг, инженер, через которого Луис работал с Китаем.

– Ты сегодня чем-то явно встревожен, пэню (друг-кит), – заметил Ксинг.

Дон Санчес смерил стоящего перед ним человека хмурым взглядом. Работать с китайцами Луису не то, чтобы очень нравилось, но и проблем с ними пока особых не возникало. Разве что личность самого Ксинга немного смущала. Большую часть времени спокойный и уравновешенный, он подчас начинал изъясняться с такой надменной интонацией, словно судьба Луиса зависела лишь от благосклонности китайцев, и если бы они назавтра вдруг надумали закрыть лавочку, вчерашний табачный магнат пошел бы по миру с протянутой рукой.

«Хотя, может быть, сегодня я просто сам себя накручиваю, и они ничего такого в виду не имел?..»

– Связано ли это как-то с нашим общим делом? – вставил Ксинг, отвлекая собеседника от раздумий.

– Никак, – честно ответил Луис. – Нашему делу ничего не угрожает.

После, поздоровавшись с Джи – она отчего-то сегодня была с ним особенно приветлива – домой, скорей домой, поближе к умиротворяющему океану. Казалось, в душе зреет предчувствие чего-то нехорошего, крайне неприятного, хотя Луис даже не представлял, как события двадцатилетней давности могут отразиться на его жизни сейчас? Разве что обернутся очередной чередой бессонных ночей, и только, но это он уже переживал, не проблема…

Но мироздание быстро ответило на вопрос Луиса – когда поздним вечером дон Санчес за ночной сигарой листал почту, сидя за компьютером, на его электронный ящик упало письмо от старого знакомого из Испании.

Дрожащей рукой открыв сообщение, Санчес прочел:

«Здравствуй, Луис!

Это майор Уго. Как поживаешь, старый друг? Уже и не вспомню, когда мы виделись в последний раз. Кажется, прошло уже больше десяти лет, а потом были только письма…

Перечитываю начало письма и думаю – я это вообще писал или нет? Раньше – кратко, четко, теперь – вот… Старею, видимо. Становлюсь сентиментальным.

Но – оставим пустой треп, к делу!.. Кажется, с моими нынешними долгами в Испании я расплатился полностью и скоро все же осуществлю свою давнюю мечту. Никарагуа ждет! До скорой встречи!

У. Н.»

Взгляд Луиса сам собой переместился с открытого письма майора на картину «Меланхолия» Альбрехта Дюрера, которая украшала собой стену по левую руку от рабочего стола. В обрамлении табачного дыма, который срывался с кончика сигары и обволакивал комнату, работа немецкого художника казалась еще более мистической и странной.

Это выглядело особенно ироничным в том смысле, что табак, по мнению дона Санчеза, служил спасением от любой меланхолии.

Но даже подобная ирония меркла на фоне другой, куда более неожиданной: главный призрак прошлого – маойр Уго – решил перебраться поближе к Луису.