Я как в воду глядел — поймал своих недоработников за их любимом занятии.

А тут еще и оказалась длинноногая возмутительница спокойствия, нагло присвоившая себе мой газовый баллон, что я обещал деду Никифору подогнать.

Тут-то мы и сцепились, не хуже кошки с собакой.

Я только после, как остыл, понял, что некрасивая ситуация получилась.

Балон-то ей и вправду нужнее.

Успокаивало лишь то, что Вика без газа не останется. Судя по крутой тачке, деньжата у нее водятся. Смотается до райцентра – не развалится.

Антошка ей, если что другой привезет. Вон, как в любезностях перед блондиночкой рассыпается, помощь свою предлагает и на ножки ее стройные слюной капает.

Забрав свой честно отвоеванный у вредной блондинки баллон, я накупил в магазине продуктов и отправился к деду Никифору.

 - Ну и чего ты приперся. Дома тебе не сиделось? – как всегда, с порога заворчал на меня дед.

Старик оглядел пакеты с продуктами и недовольно насупил кустистые брови.

 - Опять деньги переводишь! Сколько тебе говорить – я не бедный. Все у меня есть. И хлеб, и молоко, и сало.

 - Так пусть еще будет.

Не спрашивая разрешения, я шагнул в просторные сенцы и принялся выгружать продукты в старый, но еще живой холодильник.

 Дед, странное дело, спорить не стал, только покачал головой, мол, «дурачок ты Димка, что с тебя взять» и пошлепал старыми тапками к плите, ставить чайник.

Никифор Петрович, пожалуй, единственный человек с кем я в последние годы общаюсь от души искренне, почти по-дружески.

Почему почти?

Потому что характер у деда не сахар и друзья ему принципиально не нужны. Я для него внучок, которого учить уму разуму надо, да по шее давать, если накосячу по глупости.

 - Слыхал, у тебя соседка объявилась? — уже за чашкой чая поинтересовался дед.

Откуда он узнает самые последние новости, если живет на самом отшибе села у кромки старого леса – не понятно.

 - Ну, да, — кивнул я, — Фифа городская. Не очень приятная особа.

 - Ты гонор-то поумерь! – внезапно прикрикнул дед на меня, чем вызвал, по меньшей мере, недоумение, — Девка сирота. Ежели в отчий дом вернулась, знать, ей податься некуда.

 - Да, что ты, дед, — махнул я рукой, — У нее там у двора тачка стоит за три ляма, а ты…

 - Я тебе говорю! – пристукнул кулаком по столу дед, — Я Викуську с детства малой помню. Хорошая девчушка, добрая. И мать ее покойницу хорошо знал, бабку их.

 - Это случаем не та бабка, пот которой ты до сих пор убиваешься?

- Поговори мне тут, — напустил на себя важный вид дед Никифор, — Бабка у Викуськи была – королевишна. У них это семейное. Порода. Все при них: и ум, и красота, и достоинство. Ты бы пригляделся к соседке – она девка незамужняя.

 - И откуда ты все знаешь?

Дед в ответ только фыркнул:

 - От верблюда. А ты если, будешь клювом щелкать, то, как и я, на всю жизнь бирюком останешься.

 - А ты, стало быть, прощелкал в свое время, — не удержался от подкола я.

 - Дураком был, прям как ты!— поучительно ткнул пальцем старик, — Вот и остался один на старости лет, а был поумнее сейчас бы правнуков нянчил.

 - Я жениться не хочу. Была у меня жена и к чему это привело.

 - Так-то не жена была, — подал плечами дед, — А самая настоящая пиявка.

Что правда, то правда.

Как вспомню свою бывшую, так и передергивает.

А ведь любил ее когда-то до одури. И куда, спрашивается, вся эта любовь делась?

Мы с Аней познакомились в компании общих друзей. Давненько это было. Лет десять уже прошло с тех пор.

Анька тогда красавица была глаз не отвезти. Невысокая, аппетитная, с пышной грудью, тонкой талией и копной густых рыжеватых волос.

 Влюбился я в нее, как мальчишка. Хотя я тогда и был мальчишка. В двадцать четыре года. Ветер в голове, так же как и в карманах, компенсировался энергичностью, молодостью и кучей самых различных идей, что требовали постоянной реализации.