– Я представитель компании «Антей-Телеком», я здесь, чтобы предложить вам возможности по подключению интернета, цифрового телевидения и айпи-телефонии, – заученный до зубовного скрежета скрипт позволил мне подавить рвавшийся наружу бессвязный вой от осознания того, что я оказался за столом с безумными каннибалами.

Насмешливо всхрюкнув, Борис обрызгал меня супом и обратился к жене:

– Слышь, Надюха, этот шнырь сюда и правда банковать пришел? Ой, я балдю…

– Его, поди, Управдом прислал.

– Ты это, по ерунде-то не базарь, – опасливо покосившись, прошипело чудовище, сидевшее напротив.

– Да точно он, говорю тебе, прислал его поглядеть, поняли мы чего, нет, – как-то взволнованно запричитала толстуха.

– Ты лоханку-то свою, мля, закроешь, или помочь? Думай, что ты тут тарахтишь! – повысил голос кабаноподобный мужик, тряся головой, и из пятака посыпались мелкие белые личинки. Некоторые попали в суп.

Тошнота подкатила к горлу, я еле сдержался, чтобы не блевануть прямо на загаженную скатерть, как раз когда раковина издала громкий сосущий звук. Словно что-то внутри трубы невзначай решило напомнить о себе. Хозяева переглянулись и понимающе кивнули друг другу.

– А вы супчиком-то угощайтесь, не обессудьте уж, что без хлеба, где уж нам его теперь… Зато все свое, родное, лук вот, картошка, – неожиданно сменила тон Надежда, как-то суетливо хлопоча вокруг, протирая то и это, хлопая пустыми шкафами. Притронуться к сваренному зародышу в кольцах прозрачного лука я себя заставить не мог. Надо было валить отсюда.

– Вы простите, я, пожалуй, пойду все-таки, – я поднялся было из-за стола, когда на плечо мне опустилась влажная рука хозяйки. Кожей я почувствовал напряженный взгляд Борьки сквозь прорези маски.

– Что вы, что вы, куда же вы? – как-то истерично бормотала Надежда, слегка подрагивая от возбуждения, а под ее передником что-то неравномерно пульсировало и шевелилось, – Вы уж погодите уходить, посмотрите, как мы тут обживаемся, да, Боря?

Женщина нервно взглянула на человека-свинью, словно намекая, мол, подхватывай!

– Да, так и есть, гражданин начальник, мы все поняли, осознали, вы уж хозяину, мля, так и передайте. Я больше ни капли в рот, ни сантиметра в жопу. Тихо сижу, супчик кушаю. Надя у меня – баландер первого сорта. Да вы зацените, мля! – кивнул он вновь на тарелку, которую я старался не замечать в упор.

– Уж получилось так с младшеньким нашим, с Родечкой. Боря тогда пил по-черному, уж из семьи уходить собирался, куда уж тут дитятку? Но нынче все, баста, осознала, исправилась… Мне ж его крик из мусоропровода до сих пор снится, – на глазах толстухи выступили слезы и прорезали две дорожки на грязном лице, – Ой, и Наташенька-то, такое чудо, молодец такая, ни лезвий больше не глотает, ни таблетки не пьет. Наташенька! Выйди, покажись гостю!

Из комнаты послышалось какое-то шевеление, потом звон, словно кто-то уронил на пол чашку. На пороге возникла бледная, как привидение девочка лет двенадцати в короткой маечке и пижамных шортиках.

Когда тебя щекочут или бьют, можно сжать зубы и терпеть. Когда ты подготовился, настроился – то же самое работает и со страхом. Вот и я сжал зубы и терпел. Терпел то пугающее чувство неправильности, ужаса и трепета, охватившее меня, когда я рассмотрел Наташеньку получше. Со стеклянным хрустом она медленно, словно боясь упасть и разбиться, шла к матери, а мои глаза выхватывали то паутину трещин на живом теле, то пустую черную глазницу, то сколы на плечах и коленях. За стол рядом со мной садилась самая настоящая фарфоровая кукла.

– Наташенька, солнышко, ты кушать будешь?