Я улыбаюсь до ушей!

Добравшись до шкафа, Вита хватается за дверцу и деловито приподнимается на коленях. Вот-вот встанет она у нас. Луна присаживается рядом.

Хлопает дверь. Максима я не вижу, но слышу голос:

— Привет! О, как вас много.

Голос звучит приветливо, однако сразу понимаю: что-то не то. Не в духе. Брак фиктивный, а мужа я выучила, словно он мой.

Макс бросает пару слов сестре, подхватывает Виту на руки, гладит быстро кошку.

Прошлым утром мы немного повздорили. Он был в хорошем настроении, я приготовила тосты с авокадо, сыром и соленой рыбой. Максим сварил кофе. Мы отошли после ссоры с вином, он всю неделю приезжал домой вовремя. И я закинула удочку, спросив про Неделю моды в Париже. Макс ответил, что отпуска у него в это время не будет и что дочку он со мной не отпустит точно.

«Как же я ее оставлю, если она грудная?» — уточнила я.

Он ответил: «Полагаю, никак».

— Папуша, возьми Виту и сходите наверх, поиграйте, пожалуйста. — Слова вежливые. Сухие.

— Нам нужно поговорить об Эле...

— Мама позвала на ужин, там обсудим Элю, — перебивает Максим по-доброму. — Сестра, выполни мою просьбу.

— Очевидно, что я хочу поговорить с тобой до ужина!

— Папуша, потом, — чуть нажимает он. — Дай мне поговорить с женой без свидетелей.

Я как-то сразу подбираюсь, размышляя, о ком пойдет речь. Опять Кирилл натворил дел?

Принимаю милый вид, будто Макс не перечеркнул вчера в очередной раз мою мечту и не веселился с друзьями, пока я с дочкой дома.

— Ты капец каким невозможным стал! Ману, даже папа таким никогда не был! Ну что ты за человек-то такой! — бурчит Папуша, наступая ему на пятки. — Не трогай жену, всю ночь где-то шлялся, явился с перегаром и претензией! Я тебе не позволю!

Максим же быстрым шагом вторгается в кухню. Сразу ко мне направляется, да так решительно, что я напрягаюсь всем телом, словно он мне физически что-то хочет сделать.

— Как спалось, милый? — невинно улыбаюсь.

Он абсолютно трезвый, в глазах ни намека на похмелье.

— Будешь завтракать? — Ни дать ни взять идеальная цыганская жена.

— Тебе пиздец, — отвечает он беззвучно. Чтобы дочь не разобрала.

Но по губам я считываю угрозу прекрасно. Волосы встают дыбом, такого еще не было.

В одной руке Макс держит Виту. В другой — книжку... Нет, это журнал. Он размахивается, я зажмуриваюсь... Журнал летит... нет, не мне в лицо. Падает на стол перед моим носом.

Медленно открываю глаза и смотрю на обложку. Пульс моментально разгоняется. Щеки печет жар. Поднимаю глаза на мужа — он непроницаем, лишь бледен. Я вновь смотрю на обложку.

Вита что-то болтает на своем, привлекая внимание отца.

Жан Рибу говорил, что устроит мне колонку. Что подсунет мои фотографии главреду.

На обложке написано: «Мне только восемнадцать, и я буду мамой! Русский бриллиант Аня Февраль о своем выборе».

А еще на ней я. На седьмом месяце беременности. И, если не считать пары прозрачных тряпочек — абсолютно голая.

7. Глава 7

— Если ты не прекратишь терроризировать жену, достойную мать твоей дочери, я... — Папуша замолкает на полуслове.

Мы втроем смотрим на журнал, после чего золовка забирает Виту и, склонив голову, послушно поднимается на второй этаж. Дочка хнычет, тянется к Максу, но Папуша непреклонна. Мое сердце разрывается за дочь, не выношу, когда она плачет, для меня это убийственно. Даже если я уверена, что у нее ничего не болит и это каприз.

Перевожу взгляд на обложку.

Вспышки перед глазами. Неужели это правда? Вижу себя и забываю дышать, в ушах гул. Пульс частит, аж пальцы покалывает. Если можно испытать сексуальное возбуждение от успеха, то это — оно самое. Жгучее, ошеломляющее. Незабываемое.