– Зря ты меня спасла, – произносит женщина. Голос у нее хриплый от спиртного и долгого крика. – Я не хочу жить.

– Я действовала, повинуясь инстинкту. Плаванием много занималась.

– Ну и дура, – усмехается женщина, искоса глянув на меня.

– Почему? – спрашиваю я. – Почему ты пыталась утопиться?

– Мне ненавистна моя жизнь.

– Мне тоже.

– Ты не понимаешь.

«Нет, это ты не понимаешь», – хочу возразить я. Вряд ли этой женщине в модном спортивном костюме и кроссовках, которые, наверное, вкупе стоят дороже моего автомобиля, живется хуже, чем мне. Но я не намерена с ней откровенничать. Да и вообще о чем тут можно спорить?

– Я несчастна… в браке. Моя жизнь невыносима. Муж жестоко обращается со мной.

– Так разведись. Зачем топиться-то?

Она издает невеселый смешок.

– Ты не понимаешь.

Она права. Это выше моего понимания. Моя личная жизнь уныла, не расцвечена страстями. Для меня на первом месте всегда была работа. Когда мне было двадцать с чем-то, я познакомилась с одним парнем – Андре. Мы с ним прожили вместе три года. Романтика изжила себя, пав жертвой невнимания и безразличия. Расстались мы по-дружески. Он оставил мне диван. С тех пор у меня были любовники, но серьезные отношения я завязывала редко. На это никогда не находилось времени, любовь никогда не становилась приоритетом. Пока я концентрировалась на своей карьере, меня вполне устраивал ни к чему не обязывающий секс. Так было проще.

– Мой муж – адвокат по уголовным делам. Он богат. Пользуется огромным влиянием. – Она делает очередной глоток. – И по сути своей садист.

Возможно, она преувеличивает – как только люди не называют своих партнеров, – но от ее слов я холодею. Что-то подсказывает мне, что ее характеристика точна. Муж этой женщины возбуждается, избивая и унижая других. Свою жену, например.

Она внезапно поднимается на ноги.

– Мне пора.

Я следую за ней по тропинке. Прямо у моей машины наши пути расходятся. Может, притвориться, что это не мой автомобиль? Что я тоже живу в одном из роскошных особняков, стоящих вокруг? Женщина смотрит на автомобиль, потом на меня, и я вижу, что лукавить бесполезно: она все поняла. Это – моя «Тойота». Это – мой дом.

– Тебя подбросить? – с запинкой спрашиваю я.

Ее взгляд скользит по затянутому полиэтиленом окну, по холодному тосту на приборной доске, по дешевому телефону в бардачке. На заднем сиденье – одежда: какие-то вещи аккуратно сложены, какие-то навалены ворохом. А потом я вижу нож на водительском кресле. Он лежал у меня на коленях перед тем, как я вылезла из машины. Она тоже его заметила?

– Я живу тут неподалеку, – отказывается она, отводя взгляд в сторону: она меня стыдится. – Восемь тысяч квадратных футов, на самом берегу. Но это тюрьма.

– Все лучше, чем жить так, – бормочу я, не отрывая глаз от своего дома на колесах.

– Нет, – возражает она. – Не лучше.

С этими словами женщина поворачивается и уходит.

Мне бы еще немного поспать, но я насквозь промокла, в волосах застряли водоросли, на одежду и кожу налипла зеленая склизкая тина. От меня разит отвратительным соленым запахом залива Пьюджет-Саунд. Мне необходимо принять душ и переодеться. Обычно удается пару дней обходиться без душа, но в таком виде, как сейчас, на работу в кафе я прийти не могу. В неярком утреннем свете я быстро снимаю мокрые джинсы и, извиваясь, подпрыгивая, с трудом натягиваю облегающие черные лосины, которые сборятся на мокрых ногах. На куче грязной одежды на заднем сиденье лежит вчерашняя футболка. От нее пахнет жиром, спереди пятно от горчицы – или это яичный желток? – но, по крайней мере, она сухая.