выпускающим редактором.

Просто оставайся собой, пыталась утешить его я, тебе не повезло, такое со всяким может случиться, но Даниель предпочитал не говорить об этом или, как он однажды выразился, когда я попробовала заикнуться на эту тему, – «нечего тащить с собой сюда это дерьмо».

В старом дереве что-то поскрипывало, постукивало. Я подумала, что это сам дом издает такие звуки, дерево то разбухает, то ссыхается, или, может, что-нибудь отошло и теперь болтается на ветру. Но больше похоже на стук в дверь. Звук исходил от большой входной двери рядом с залом, где располагался помпезный холл с желтыми и красными витражными стеклами, сквозь которые нельзя было ничего разглядеть. Я решила, что это Даниель забыл дома ключи и, напрасно прождав возле двери черного хода и сообразив, что я не слышу стука, направился к парадным дверям. Я открыла заевший замок и толчком распахнула дверь.

На пороге стоял старик, который при виде меня снял с головы кепку. Выше меня ростом и прямой, как палка, застегнутая под самое горло рубашка и коричневая кофта. Стоптанные башмаки.

– Guten Abend, – произнес он, – прошу прощения. Надеюсь, я не помешал.

Старик говорил по-немецки. Произношение у него было необычным, но я его прекрасно понимала, возможно, потому, что говорил он медленно. Казалось, он раздумывает над каждым словом. Я объяснила ему, что обычно мы не пользуемся парадным входом, вот почему я так долго не открывала. Haupteingang[5], так это кажется называется? Звучит довольно помпезно.

Он снова извинился, и у меня возникло ощущение, что он стесняется.

– Меня зовут Ян. Ян Кахуда.

Я представилась, и он с чувством пожал мне руку, словно бы раздумывая. И тут я поняла, что я его знаю. Видела раньше, скорее всего в баре гостиницы. Он мог быть одним из тех посетителей, что играли там в карты.

– Чем могу вам помочь? – вежливо осведомилась я.

Он уставился вниз на потрескавшиеся каменные ступени лестницы. Там и сям из трещин лезла трава.

– Я уже немолод, но если вам нужна помощь в саду, подрезать розы… Работы там будь здоров.

– Вы очень добры, – ответила я, толком не зная, как мне стоит отнестись к подобному предложению. Старику было явно за семьдесят, а то и все восемьдесят. – Вот только не знаю, есть ли у нас возможность кого-то нанять.

– Я был лучшим садовником в округе. Всему, что я знаю, я научился от отца. Он работал в этой усадьбе. Давным-давно.

– Здесь? В самом деле? С виноградником?

– Со всем, – с нажимом произнес старик, – вино, сад, розы… – Он огляделся, но в сумерках возле величественного входа можно было различить только густые заросли и сорную траву.

– Тогда вам должно быть известно, что за сорта винограда здесь выращивали? – тут же спросила я.

Старик медленно кивнул, словно силясь что-то разглядеть у меня за спиной.

– Прежде всего «мюллер-тургау». А в давние времена еще и «блауэр португизер» и «рислинг». Это было до меня. Думаю, еще до чумы. Вам, разумеется, известно о винной чуме?

– Просто фантастика! Заходите, вы должны обязательно мне все рассказать.

Оказавшись в холле, Ян Кахуда поискал взглядом половик, чтобы вытереть ноги. Но мы там еще не убирались, скорее наоборот, повсюду виднелись рулоны обоев и банки с краской. Меня переполнял, мягко говоря, чистый восторг. В бумагах на недвижимость владельцем усадьбы значился город, ничьих имен указано не было. Мы спрашивали риелтора, сколько времени пустовал дом и когда прекратилось производство вина, но тот ответил только, что еще заглянет к нам. Однако так до сих пор и не заглянул.

– Так, выходит, ваш отец знал тех, кто здесь жил, – обрадовалась я.