– Интересно, что там стряслось, – сказал я, задыхаясь от бега. По спине у меня тек пот, плащ и в самом деле был очень теплый.

– Да какая разница! Главное, чтобы тебя не заметили, – ответил Трине. – Вот мой дом.

Я осторожно приподнял капюшон и посмотрел на дом, который он мне показывал, – свежепокрашенный и довольно большой, с двумя окнами, выходящими на улицу. На веревке между яблонями сушились выстиранные штаны. Садовая ограда была сложена из серых камней. Местами она разрушилась, но все-таки выглядела нарядно; поверху росла бирючина, словно пояс из живой зелени и розовых цветов.

– Мы войдем? – спросил я.

Трине неуверенно покосился на дом.

– Не знаю… – начал он, но не успел досказать, потому что дверь вдруг распахнулась. Мы едва успели нырнуть за телегу, стоявшую возле дома. Сквозь спицы серого колеса я увидел того, кто вышел на крыльцо. И застыл от испуга и восхищения. Ни один из хильдинов, которых я встречал до этого, не был таким толстым. Казалось, что крыльцо под этим великаном вот-вот проломится. Живот похож на пузатую бочку, ноги здоровенные, как стволы, на спине огромный горб. Лицо сморщенное и бугристое, а глаза – пара едва различимых щелочек между складками жира. Одет он был в штаны и куртку из коричневой грубой ткани.

Хильдин закрыл дверь, спрятал ключ в щель под крыльцом и зашагал вниз по улице – туда, где звенел колокол.

Трине пихнул меня локтем.

– Видишь, какая у меня мама красивая! – прошептал он.

– Это что, т-твоя м-мама? – потрясенно спросил я, глядя, как она скрывается за поворотом.

– Конечно, – подтвердил Трине. В его синих глазах светились любовь и гордость.

– А она тоже служит у Господина Смерть? – уточнил я.

– Ясное дело. Она гребец.

С этими словами Трине напряг мускулы своих коротеньких ручек и подмигнул мне, словно хотел сказать: тот, кто хочет стать гребцом у Господина Смерть, не должен быть слабаком.

Трине выглянул из нашего укрытия, огляделся и прошмыгнул к дому, а я следом. Он выудил ключ из тайника и с легким щелчком открыл дверь.

В сенях запах навоза и жареной картошки смешивался с тем домашним запахом, который обычно ощущаешь, если приходишь в чужой дом, но никогда – если возвращаешься к себе. Внутри оказалась просторная комната, пол вымощен кирпичами. Посредине сложен очаг. Рядом – блестящие медные чайники и чугунные кастрюли. Обеденный стол и стулья, столешница истерта и поцарапана. В дальнем конце комнаты я заметил лестницу на чердак и несколько деревянных сундуков, расписанных цветами. Стены украшали многочисленные рисунки, изображавшие хильдинов за самыми разными занятиями: они танцевали, целовались, держали на руках маленьких хильдинчиков. Но больше всего мне понравилась та картина, где была нарисована лодка. Это была лодка Господина Смерть, на которой работали папа и мама Трине. Даже на картине она казалась такой красивой, что у меня ком подступил к горлу, и я с трудом сдержал слезы.

Трине достал плоскую корзину с лямками и заметался между сундуками, собирая вещи, которые могли нам понадобиться в путешествии: одеяло, запасные штаны, нож, огниво, оловянная фляжка. Он подскочил к очагу и сгреб оттуда в корзину кукурузные лепешки, баклажаны, жареную картошку, вареные бобы и еще что-то съестное. Пару картофельных оладий он протянул мне, и они оказались очень вкусными. Кроме того дикого яблока я давно уже ничего не ел.

Я жевал, продолжая рассматривать лодку на картине. Никак не мог насмотреться.

– Какой он? – спросил я.

– Кто?

Трине слизывал жир со своих копытец.

– Господин Смерть. Он… Я хочу знать: он и вправду ужасный?

– Вовсе нет. Папа говорит, что лучше Господина Смерть он никого не знает.