Он открыл глаза, не затуманенные безумием, и Альвдис, сидевшая на стуле рядом с лавкой, чуть подалась вперед. Монах повернул голову, шевельнул плечами, дернулись привязанные руки. Потрескавшиеся губы двинулись, и Альвдис поспешно поднесла к ним плошку с прохладной водой. Мужчина выпил, давясь, и, отстранившись, сказал что-то, чего Альвдис не поняла. Она покачала головой.

– Я не знаю твоего языка.

– Но я твой знаю, – вдруг произнес он на норвежском, и девушка от неожиданности едва не уронила пустую плошку.

– Ты говоришь по-нашему?

– Да. Почему я привязан?

– Тебя одолевали видения, и ты был опасен.

– Тогда все верно. Теперь ты можешь… сделать иначе? – Видимо, он забыл, как сказать по-другому, но Альвдис поняла.

– Отвязать тебя?

– Да. Отвязать.

Она засомневалась ненадолго, и, видимо, эти сомнения отразились на ее лице, потому что монах сказал:

– Я не сделаю тебе плохого, не бойся.

Несколько фраз почти лишили его сил, Альвдис видела, и потому рассудила, что теперь можно его отвязать. Она хотела распутать веревку, но та пропиталась водой и не желала поддаваться; тогда Альвдис взяла нож и разрезала путы. Конечно, Халлотта не похвалит, не стоит вот так переводить веревки, придется сплести новую взамен. Мужчина попытался присесть, однако был слишком слаб – на смену бредовой одержимости пришла страшная, болезненная усталость.

– Тебе нужно спать, – сказала ему Альвдис, – спать много. – Она старалась говорить медленнее и выбирать простые слова, чтобы монах ее понимал. – Теперь ты сможешь есть, я сварю тебе суп.

– Где я? – Он оставил попытки приподняться и теперь просто лежал, тяжело дыша и не спуская взгляда с Альвдис.

– Ты в поселении Флаам в Аурланде.

– В северных землях?

– Да.

Монах слабо усмехнулся.

– Значит, я в плену?

– Тебя захватили во время битвы, как и остальных. – Альвдис снова коснулась его лба. – Не нужно говорить так много. Сейчас я дам тебе отвар, и ты поспишь.

– Ты права, – ответил он после паузы, – все равно этого не изменишь… – Добавил еще что-то на своем языке и закрыл глаза. Когда Альвдис вернулась к нему с отваром, монах уже снова спал.

Халлотта, когда пришла некоторое время спустя, очень удивилась перемене в состоянии пленника.

– Ты, кажется, выпросила его жизнь у богинь судьбы, – улыбнулась старая лекарка, глядя на спящего. – Что же, если так, можно пока не перекладывать его на солому («Смерть на соломе» – так называлась смерть от старости или от болезни, ибо умершего, по обычаю, перекладывали на пол, на расстеленную там солому. – Прим. автора). Твой отец будет доволен, что ты сберегла ему жизнь еще одного раба.

Во второй раз монах проснулся следующим утром, и кроме Альвдис, в доме Бьёрга находилась Бирта. Она опасалась пленника, еще недавно буйствовавшего, а теперь подозрительно мирного. Но бред ушел и не вернется больше, Альвдис это точно знала, как будто кто-то шепнул ей на ухо. Она приготовила суп, и когда монах очнулся ото сна, в доме пахло похлебкой и свежей соломой, а открытая дверь впускала в обиталище болезни дивный прохладный воздух.

На сей раз сил у пленника оказалось больше, и он смог сесть, прислонившись к стене. Альвдис улыбнулась его настойчивости.

– Так, значит, это не сон был, – проговорил монах, разглядывая женщин (Бирта отступила на два шага). – Я и вправду в северных землях.

– Как тебя зовут? – спросила Альвдис. Отчего-то этот вопрос ее занимал.

– Я Мейнард. А ты?

– Я Альвдис, дочь Бейнира.

– Зачем ты говоришь ему? – испуганно сказала Бирта. – Зачем ему знать твое имя? Вдруг он черный колдун!

– Он все равно узнает. – Альвдис не верила, что христианский монах может быть темным колдуном. Судя по тому, что она в свое время узнала от старика-проповедника, иноземная церковь волшебство жаловала только светлое – то, что не противоречило учению Христа. И еще церковь признавала боевую магию, которой следовало пользоваться, разумеется, исключительно во славу Бога, отвоевывая для Него новые земли у тех, кто не верил в «истинное». Встречались, конечно, и темные колдуны, которых церковь называла еретиками и преследовала. Альвдис с ее даром не могла учуять тьму в пленнике, но почему-то верила, что ее нет. Иначе как бы он стал монахом?.. – Чем бояться, лучше налей ему супу, Бирта.