– Хорошо. Спасибо, – говорю я, чуть презирая себя.

Наш истинный язык иной – он хриплый, дикий, ищущий опоры в собственном эхе, как птичий зов в горах, а это чужие, мертвые слова.

Враги на нашей земле. Мы должны сражаться и умирать. Дудаев сказал: «Раб, не стремящийся выйти из рабства, заслуживает двойного рабства».

Мне нужно еще успеть крикнуть «Нет Бога, кроме Аллаха», но я не успела.

Грудь обожгла пуля. Теряя сознание, я активировала взрывчатку – вот и всё.

– Я стала шахидом!

– Всё ты врешь! – противный мальчишка по имени Ислам выполз из-за мусорного ящика с игрушечным автоматом в руках. Он был главным в охране русского президента, и в игре его звали Вася.

– Я убил тебя раньше, заподозрив что-то неладное. У меня старая школа КГБ. Ты не успела активировать детонатор!

– Но взрывчатка все равно взорвалась, и все вокруг погибли. Ты не можешь говорить – ты покойник!

– Сама такая! – ответила Катя, снайпер. Катя сидела на крыше сарая, обтянутого крупной сеткой: в старые времена, до войны, там хранили картошку и арбузы. На лицо девочке падало яркое солнце, и она щурилась, потому что больно было смотреть.

– Нет, Полина права. Мы победили… – со связанными руками, вертясь клубком от несправедливости, вопила Хава, моя подруга.

Я бросилась ее развязывать – хотя должна была быть на небесах и встречаться с ангелами.

– Не имеешь права! – истошно орал Ислам– Вася, стреляя по нам из автомата: – Бух-бух-бух!

А ичкериец Магомед выполз из травы и отвесил ему пинка.

Наверное, мы так бы и спорили до вечера, кто виноват, а кто прав, под июньским солнцем 1996 года, если бы не Анина мать – тетя Женя. Девятилетняя Аня играла, что она инопланетный корабль, наблюдающий за действиями «жалких людишек» с высоты небес. И не принимала ничьей стороны.

Тетя Женя выглянула с балкона и, увидев, что мы столпились у гаражей и спорим, кто «боевик», кто «русский солдат» и как стать шахидом, крикнула:

– Угощаю бутербродами с вареньем!

Мы, тут же позабыв про игру, побежали на второй этаж. Добрая тетя Женя нашла припасы в погребе. Открыла две литровые банки: с малиновым и абрикосовым вареньем! Можно было мазать варенье ложкой на только испеченный в духовке хлеб, сколько душа пожелает.

Мы не знали, что нас ждет впереди, и наивно верили, что война закончилась, стала просто глупой игрой, хотя на улицах нашего города были слышны выстрелы.

– Мне достался бутерброд со сгущенкой! Я выскребла немного с самого донышка, – похвасталась я Хаве, уплетающей абрикосовое варенье за обе щеки. – А вам сгущенка не досталась!

– Тебе повезло, потому что ты в раю, – съехидничал Ислам. – Ты ведь шахид!

– Смотри, что у меня есть! – сказала девочка Надя с большим розовым бантом на макушке.

Она открыла коробочку, где было написано «Монпансье», но вместо лакомства, к моему сожалению, коробочка из-под леденцов была доверху наполнена украшениями: там были серьги, разные по форме – мелкие, как точка в конце строки, и удлиненные, как листья ивы.

Меня в отличие от других девочек никогда не волновали сережки, поэтому я спросила:

– А где конфеты?

– Слопала!

– Эх, – вырвался у меня непроизвольно грустный вздох, а потом я заметила, что в волосах Нади, по выражению моей мамы, «черт копеечку искал».

– У тебя бантик развязался. Хочешь завяжу?

– Отстань! – отмахнулась Надя, обиженно глядя на меня синевой глаз. А через секунду напомнила: – Смотри, сколько у меня сокровищ!

После этого девочка запустила руку в коробочку и показала целую горсть драгоценностей.

– У меня есть сережки с белыми камешками под цвет луны, есть с желтыми камнями, как глаза кошки, а есть с черными – словно угольки!